предопределено в действительности следующим: тем, что я был в хорошем настроении в то сентябрьское утро 1928 года, когда большинства из вас не было на свете. Но волей судьбы все произошло, как это требовалось, и пенициллин родился».
Он говорил, как всегда, о преимуществе коллективной работы. Если бы в Сент-Мэри с ним работала группа исследователей, они бы сумели выделить чистый пенициллин, что удалось сделать лишь много позже Оксфордской группе ученых. Но многое можно сказать и в пользу исследователя, работающего в одиночку.
«В изучении любого вопроса первые шаги делает исследователь в одиночестве. А уж дальнейшая разработка ведется совместно с другими. Первая идея зарождается или исходит от отдельного ученого... Если бы в то время, когда случай занес ко мне пенициллин, я работал с группой, я, наверное, не обратил бы внимания на это случайное явление, которое не имело бы никакого отношения к изучаемой нами проблеме. К счастью, я тогда не входил ни в какую группу и имел возможность пойти по неожиданно открывшейся передо мной дороге».
Когда он кончил говорить, студенты окружили его, подняли на руки и среди невероятного шума – криков, пения, барабанного боя, визга гармоник и гула тромбонов – понесли его в студенческий холл, где всем был подан чай. Студенты нашли, что Флеминг перенес это нелегкое испытание мужественно и весело. Он был очень популярным ректором.
Триумфальные поездки продолжались. В 1952 году Флеминг принял участие в конференции Международной организации здравоохранения в Женеве. До начала конференции он несколько дней отдыхал в Лозанне. В Грюйере ему подали обед, состоявший из одних сыров, – он нашел это забавным и приятным. В Женеве он узнал, что в октябре в Афинах состоится заседание Всемирной медицинской ассоциации и там должен присутствовать член Комиссии по организации международных научных конференций. Он высказал пожелание, чтобы послали его, «потому что у него в Афинах есть дела». ЮНЕСКО охотно направил его в Грецию. Из Швейцарии он поехал на машине через Юру с остановкой в Доле, где выпил арбуасского вина в память о Пастере.
Шестого октября он вылетел в Афины и приземлился там с полуторасуточным опозданием в три часа ночи, несколько обеспокоенный, так как не знал даже, в какую гостиницу ему ехать. Когда открылась дверца самолета, он увидел на аэродроме Амалию с друзьями, которые пришли его встретить. Он облегченно вздохнул и по своей привычке закрыл глаза; так он простоял неподвижно несколько мгновений, преградив выход пассажирам. С этого момента ему ни о чем не надо было беспокоиться: план его пребывания был разработан тщательно и с большой любовью. Афинский университет поручил доктору Вурека организовать все – лекции, собрания, визиты, экскурсии. Амалия была счастлива, что может служить ему гидом и переводчицей. Она гордилась им и так же гордилась тем, что может показать ему свою родину. Греция его очаровала. В первое же утро он записал:
Сияло солнце... Мне дали комнату с большим балконом. Было жарко. Не одеваясь, я вышел на балкон... Прямо передо мной возвышался Акрополь, первая радость в мое первое утро в Афинах... нечто незабываемое.
Греция имела для него ту же притягательную силу, что и для всех жителей Запада, да к тому же интерес его к этой стране был подогрет рассказами, которые он в течение нескольких лет слышал от Амалии, о красотах ее родины. «Она мне говорила о чудесной голубизне неба, о сверкающем солнце, о переливающихся, изменчивых красках гор. Я ждал очень многого и, хотя приехал только в октябре, убедился, что она ничуть не преувеличила красоту и очарование Греции».
Это была триумфальная поездка. Первую лекцию Флеминг прочитал в актовом зале Афинского университета; зал был так набит, что туда не смогли попасть многие послы и другие официальные лица. Приехали слушать Флеминга архиепископ, премьер-министр, крупнейшие ученые и старые крестьянки в живописных головных уборах. Когда этим женщинам вежливо объяснили, что они не поймут Флеминга, потому что он будет говорить по-английски, они ответили, что пришли из своих деревень
Ему доставляло неизменное живейшее удовольствие позволять своей сотруднице и другу оказывать ему такой радушный прием в ее родной стране. Они ужинали на берегу моря. Вечером берег напоминал алмазное ожерелье. Амалия с Флемингом полетели в Салоники. Когда она ему сказала, что он должен послать визитную карточку архиепископу, он признался, что не захватил с собой карточек, но тут же попросил белый кусочек картона и так четко написал на нем свою фамилию, что она казалась напечатанной в типографии.
Для поездки по северной Греции в распоряжение Флеминга была предоставлена машина. В этих прекрасных и диких горах его сопровождал воистину королевский эскорт мотоциклистов. В Кастории он остановился у одного из именитых жителей города, и по греческим законам гостеприимства ему подали чашку кофе, ложечку варенья, стакан воды и местный очень крепкий напиток «тсипуро». После этого пришли представиться ему все местные власти: мэр, епископ, начальник полиции и президент медицинского общества. При появлении каждого нового посетителя снова вносили поднос с кофе, вареньем, «тсипуро», и хозяйка из вежливости каждый раз угощала и Флеминга. Он же, считая, что это обязательный ритуал, мужественно все принимал. Потом надо было отдать визит епископу, и там тоже пришлось выпить «тсипуро». После этого Флеминг очень нетвердо держался на ногах.
Он развлекался, как ребенок, удил в озерах рыбу, поехал осмотреть место пересечения трех границ – греческой, югославской и албанской. Часто, когда он проезжал мимо города, в котором не предполагалось остановки, жители, поджидая его, выходили на дорогу, задерживали машину и чествовали «человека, который открыл пенициллин». Наконец Флеминг вернулся в Афины; здесь он был избран членом Афинской академии. Он едва успел написать свою речь, которую доктор Вурека вынуждена была переводить уже в машине, пока они ехали на церемонию. «Меня приняли в Академию города, где родилась наука еще в те времена, когда жители моей страны были дикарями и варварами, – вспоминал потом Флеминг. – Это была весьма значительная минута моей жизни. Еще больше меня взволновала преподнесенная мне ветка оливы, срезанная с того дерева, под которым проповедовал Платон. Я храню ее как святыню».
После этого торжества он снова отправился путешествовать по стране. Он был в Коринфе, осмотрел храм Эскулапа в Эпидоре, Аргос и Микены, Олимпию и Дельфы – шеститысячная история этого города, его храмы, оракулы и овеянная славой оливковая роща привели Флеминга в восторг. Но в дневнике он записал только:
Осмотрел храм. Чудесно расположен... Видел руины там, где некогда находился оракул, и место в храме, которое позже занимала предсказательница. Был у фонтана, в котором люди мылись перед тем, как посоветоваться с оракулом. Посидел там и выпил кружку пива...
В Дельфах Флеминг попросил задержаться еще на день. «Снова побывал в храме. Во второй раз он оказался гораздо лучше». У камня, на котором некогда сидела Пифия, он попросил, чтобы ему описали, как она изрекала свои предсказания, потом вдруг сказал: «Дельфийский оракул...» Амалия не дала ему договорить. Показывая, как солнце, пробившееся сквозь тучу, озарило оливковую долину, она воскликнула: «Посмотрите, до чего это красиво!», но вспомнив, что она его перебила, спросила: «Вы что-то хотели сказать?» – «Нет, ничего», – ответил Флеминг.
Позднее он признался, что дельфийский оракул посоветовал ему жениться на его спутнице. «Это сделала ваша старая Пифия, восседавшая на камне и утверждавшая, что она мудрая! Она уже в свое время причинила немало вреда людям и продолжает это делать». Оракул попытался помочь застенчивому шотландцу высказаться, но какой-то другой бог из ревности воспротивился этому.
По возвращении в Афины Флеминг проделал в лаборатории при Евангелической больнице (той самой лаборатории, которой руководила доктор Вурека) серию опытов по фагоцитозу и опсоническому индексу. Он вел длительные научные беседы с профессором Якимоглу, а с Норой, его племянницей, серьезно говорил о ее куклах. В записной книжке, куда он заносил все значительные события дня, мы читаем: «Мэрула боится меня». И через два дня: «Теперь Мэрула настроена дружески». Мэруле, племяннице Амалии, было два года.
Флеминг получил приглашение на неофициальный обед с королем и королевой.
В машине в летний дворец, к половине второго. Приняла королева Фредерика – привлекательная молодая женщина. Очень живая. Вскоре вошел и король. Аперитивы, потом обед. Нас было четверо: доктор
