льет без конца, то постепенно все мостовые будут размыты.
— Нам всегда везло: в наши столовые прямых попаданий не было, — сказал майор Паркер.
— Это ничего не значит, — возразил доктор.
— Сразу видно, что вы не игрок, — сказал Орель.
— Сразу видно, что вы не математик, — сказал доктор.
Падре запротестовал:
— То есть почему же это ничего не значит? А помните несчастного Тэйлора, убитого снарядом на вокзале Поперенга в ту самую минуту, когда он впервые прибыл на фронт? Что же еще называется невезением?
— Да, падре, это, конечно, невезение, но не большее, чем если бы, скажем, какого-нибудь старослужащего вроде меня вдруг разорвало на куски гранатой. Вас изумляет гибель Тэйлора в самую первую минуту? Но, поверьте, вы бы удивились не меньше, если бы, например, при тираже лотереи, в которой разыгрывается миллион билетов, главный выигрыш выпал на билет номер один, хотя он имел ровно столько же шансов, как, скажем, номер триста двадцать семь тысяч шестьсот сорок пять. Ведь на этой войне кто-то обязательно будет убит последним из всех. Однако его родные наверняка не сочтут это естественным.
— Вы просто фанатик, О’Грэйди! — сказал Паркер. — Вам хочется, чтобы все на свете можно было объяснить. Но в небесах и на земле есть много такого, о чем ваша философия и не подозревает. Лично я, исходя из собственных наблюдений, верю в чередование периодов удач и неудач. Верю в предчувствия, ибо испытывал их и они подтверждались последующими событиями. После окончания войны в Трансваале я подлежал отправке на родину и получил приказ погрузиться на транспортное судно… Well, за два дня до отплытия меня внезапно и властно охватило упорное нежелание подняться на борт этого корабля. Я сказался больным и еще пятнадцать суток провел в ожидании. И вот, представьте себе, корабль, на который я так и не сел, затонул! Со всеми людьми и грузом, причем никто никогда не узнал, где и как это случилось. Следовательно? Почему, например, вы, доктор, уверены, что аспирин снимет вашу мигрень? Потому что он уже не раз помогал вам избавиться от нее.
— Майор прав, — заметил Орель. — Сказать, что вы не верите в невезение какого-то человека, ибо при вскрытии его трупа оно не было обнаружено, все равно что сказать: «Настройщик разобрал пианино и ничего в нем не нашел, значит, Моцарт не отличался остроумием».
Полковой квартирмейстер, который в этот вечер ужинал с ними, решил внести свою лепту в разговор:
— Есть необъяснимые вещи, доктор. Например, я наношу вам удар кулаком в лицо. Вы закрываете глаза. Почему?
Все удивленно умолкли.
— Другой пример, — наконец вымолвил падре. — Почему, когда разговор внезапно обрывается, то это происходит за двадцать минут до полного часа или через двадцать минут после него?
— Но ведь это неверно, — сказал доктор.
Орель, взглянув на свои часы, заметил:
— Во всяком случае, на сей раз это именно так.
— Такое может случиться один раз, два раза, — раздраженно ответил доктор, — но так не может быть всегда.
— Хорошо, доктор! Прекрасно, доктор! — сказал падре. — Проверьте это в течение нескольких дней, а потом сообщите мне результаты.
— Мои солдаты, — сказал полковник, — говорят, что, как показывает опыт, если снаряд попадает в укрытие, где находятся пулеметчики и простые пехотинцы, то пулеметчики гибнут, а пехотинцы остаются целыми и невредимыми. Почему?
— Но это же опять-таки неверно, сэр?
— Или почему следует избегать прикуривать третьему от одной спички?
— Да будет вам, сэр, ведь это не имеет никакого значения!
— Нет уж, позвольте, доктор, так говорить не надо! — сказал полковник. — Вот я, например, совсем не суеверен, но ни за что на свете не прикурю третьим.
— Почему в Монте-Карло люди, одетые в зеленое, всегда проигрывают в рулетку? — спросил Орель.
— Но это же неправда! — раздраженно взвыл доктор.
— Спорить так, как вы, слишком уж просто, — сказал Паркер. — Все, что противоречит вашим тезисам, неправильно.
— Нет на свете созданий более зловредных и более туманных, нежели английские врачи, — сказал падре.
— Мессиу, — сказал полковник, — а во французской армии пулеметчикам тоже так везет?
— Я это часто наблюдал, — сказал Орель, очень любивший полковника Брэмбла.
Последний торжествующе оглядел всех и попытался положить конец этой порядком надоевшей ему дискуссии:
— Я ужасно огорчен: сегодня не могу крутить для вас граммофон. У меня кончились иголки.
— Действительно, очень жаль, — сказал падре.
Задрожали стекла — где-то совсем рядом с домом выстрелило крупнокалиберное орудие. Орель подошел к окну и поверх черного силуэта фермы, выделявшегося на фоне оранжевого закатного неба, увидел медленно рассеивающийся желтоватый дым.
— Ну вот, — сказал падре, — наш старик генерал опять решил проучить бошей. Что-то не нравится мне наш домишко.
— Придется смириться, падре. Другого нам квартирмейстер не даст, — сказал Паркер. — Он всегда поставит на своем.
— Да, — заметил полковник. — He is a very nice boy too[80]. Один из сыновей лорда Бэмфорда.
— Его отец, старый лорд, в свое время был отличным кавалеристом, — сказал Паркер.
— Его сестра, — добавил полковник, — вышла замуж за кузена Грэма, который в начале войны был майором в нашем первом батальоне. Теперь он бригадный генерал.
Орель, предвидя, что этот волнующий сюжет грозит обрасти множеством подробностей и затянуться до бесконечности, попытался накропать несколько стишков, не переставая размышлять о роли случая и везения.
Новая, оглушительная детонация заставила его позабыть какую-то хитроумную рифму, которую он уже было приготовил. Обескураженный, он принялся слагать новые вирши, уже в другом стиле:
Еще один, совсем близкий разрыв, и полковник быстро встал на ноги.
— Они снова начали обстреливать замок, — сказал он. — Пойду погляжу, куда попал снаряд.
