освобождения заключенных», определивший основные направления исправительно- трудовой политики РСФСР, свидетельствует о практически полном копировании опыта царской тюрьмы без какой- либо существенной модификации системы исполнения наказаний[52]. В документе говорилось, что «в своей деятельности судебные органы РСФСР должны преследовать следующие цели: 1) поставить лиц, признанных опасными для советского строя, в фактическую невозможность причинить вред, 2) предоставить им возможность исправления и приспособления к трудовой жизни» Обозначив принципиальные положения исправительно-трудовой политики Советской власти, которые действуют до сих пор, Декрет не определил никаких конкретных путей и способов проведения этих принципов в жизнь. Отсюда можно сделать предположение, что имевшийся на тот момент пенитенциарный инструментарий казался вполне достаточным и не возникало нужды в каких-либо особых указаниях на этот счет. Нет подобных указаний и в Постановлении СНК РСФСР от 28 ноября 1921 г. «Об использовании труда заключенных в местах лишения свободы РСФСР и отбывающих принудительные работы без лишения свободы». В то же время документ свидетельствует о трудностях, испытываемых государством при попытке определить место принудительного труда в системе с допущением рыночных отношений. Любые вопросы, связанные с привлечением рабочей силы осужденных, подлежали детальной регламентации со стороны наркомата труда, определявшего возможность использования принудительного труда в интересах советских учреждений и предприятий[54]. При взгляде на Отдел III, главу 2 Исправительно- трудового Кодекса РСФСР 1924 г., посвященные работам осужденных, можно предположить, что принципы организации труда обеспечивали достаточно поводов для противоречий между «вольным» и принудительным секторами хозяйства. Статьи, посвященные организации работ, оплате и охране труда осужденных, являются почти точным сколком с соответствующих положений закона времен Александра Третьего, с определенными изменениями в сторону либерализации режима и улучшения быта заключенных. Как и в императорской России, упор делался на создание при существующих местах заключения производств, призванных своей деятельностью покрывать расходы на содержание контингента заключенных. Как и при царском режиме, полностью сохранилось «соперничество» внутренних и внешних работ как средства решения производственных задач. Новым было только требование строить свою хозяйственную деятельность на основах хозрасчета. Выполнение данной задачи возлагалась на местный уровень руководства местами заключения[55].
Но в условиях НЭП все усилия по созданию полноценных хозяйственных организмов, опираясь на местные ресурсы, встречались с труднопреодолимыми препятствиями. Это лишний раз подтвердили участники Второго съезда работников пенитенциарного дела, проходившего в Москве в конце ноября — начале декабря 1924 г. Из выступлений вырисовывалась безотрадная картина. Отсутствие средств (к 1925 г. только 32 места заключения РСФСР финансировалось из госбюджета, остальные были отданы на довольствие местным бюджетам), перегруженность краткосрочными заключенными и материально-бытовые проблемы предельно ограничивали возможность привлечения осужденных к внутренним работам. Организации труда препятствовал громадный некомплект надзирающего состава и конвоя, вызванный острой нехваткой средств и материально-бытовой неустроенностью. Заработная плата административного и надзирающего состава, как и расходы на заключенных, серьезно колебалась в зависимости от местоположения места заключения и его бюджетного статуса. В госбюджетных учреждениях содержание заключенного обходилось примерно на 25 коп. в день дешевле, чем в такого же класса тюрьмах, финансируемых из местных средств. Выше была и зарплата надзорсостава. Надзиратель в госбюджетном домзаке («доме заключения») получал в среднем 27,6 руб. в месяц, в то время как его коллега в провинции имел среднюю зарплату в 18 руб. в месяц: на Урале и в Сибири нередки были «зарплаты» и в 10 рублей[56]. Исключение (лишь подтверждавшее эту закономерность), составляли крупные промышленные центры вроде Ленинграда, где средств местного бюджета вполне хватало, чтобы обеспечить надзирателям «фантастический» ежемесячный доход в 39 рублей[57].
Следствием такого финансового положения пенитенциарной системы была текучесть кадров. Для примера возьмем Урал — один из регионов с низким уровнем заработной платы. Штатная численность обслуживающего персонала мест заключения здесь в начале 1924 г. составляла 780 чел. В течение года уволились 673 человека и вновь был принят на работу 681 сотрудник, причем штат ни разу не был укомплектован полностью[58]. При таком качестве надзора о серьезном трудовом использовании спецконтингента нечего было и думать. Поправить же финансовое положение за счет перераспределения средств в местных бюджетах было невозможно. Отделы мест заключения (ОМЗ) организационно входили в состав административных отделов местных исполкомов. У последних первоочередных статей расхода было много и без «домзаков». Наоборот, большая часть средств, получаемых ОМЗами, немедленно перераспределялась в пользу других отделов, например милиции[59].
В подобной ситуации единственной возможностью улучшить содержание заключенных и обслуживающего персонала было развитие собственной хозяйственной деятельности мест заключения. И вот здесь-то и возникали глазные проблемы.
Система исполнения наказаний была крайне либеральной по отношению к правонарушителям из социально близкой среды: они получали низкие сроки лишения свободы (в середине 20-х годов существовало даже однодневное тюремное заключение), имели ряд льгот и зачетов. Например, осужденные крестьяне получали отпуска из мест заключения на время полевых работ (время отпуска засчитывалось в срок), соответствующее постановление ВЦИК было принято 21.04.1925 г.[60] Итогом этой и подобных мер была постоянно меняющаяся численность заключенных. По данным переписи, проведенной в 1926 г., из общего числа осужденных в 103683 человека 52% имели сроки заключения меньше одного года. Организовать их трудовое использование за такое короткое время было сложно, помимо недостатка времени, сказывался недостаток средств и возможностей[61]. Советская исправительная система использовала здания, в подавляющем большинстве доставшиеся в наследство от старого режима. Они не были приспособлены для применения во все возрастающих масштабах труда заключенных: отсутствовали помещения, оборудование. О проблемах, стоявших перед местами заключения, дает представление рапорт Уральского УНКВД в ГУМЗ НКВД РСФСР: «...все мастерские мест заключения носят кустарный характер, не механизированы, в силу чего впитывали в себя небольшое количество рабочей силы. Старые тюрьмы...не приспособлены для производственной деятельности. Не менее важным обстоятельством, затрудняющим полное использование срочнозаключенных на работах, составляет наличие в м/з [местах заключения] большого процента неквалифицированной силы, в частности крестьян»
Для более эффективного использования труда такой категории заключенных следовало изыскать ту область применения, где от каждого рабочего не требовалось высокой квалификации. В 20-е годы эти поиски направлялись по пути создания сельскохозяйственных колоний, но здесь все стремления создать эффективное самоокупающееся хозяйство (самоокупаемость была одним из непременных требований к таким м/з) наталкивались на полное отсутствие производственной базы. Для размещения колоний использовались разоренные помещичьи усадьбы, где зачастую не было ни одного целого здания, не говоря уже о сельхозинвентаре. Местные власти соглашались на выделение только худших и пустующих земель. В подобном положении хозяйства, основанные на ручном труде, были нерентабельны. В 1927 году в РСФСР существовало 244 места заключения, из них 1(!) сельхозколония. В 1929 году таких колоний насчитывалось 42 со средним количеством заключенных в 205 человек в каждой. Возможность организации внешних работ, где можно было использовать массовый ручной неквалифицированный труд, в подавляющем большинстве районов страны отсутствовала: в Центре, в Поволжье, на Урале существовавшая безработица лишала смысла предложения мест заключения о передаче их контингента на работы. Там же, где такая возможность существовала, либо не было спроса на труд осужденных, либо состав контингента не позволял нарушить режим изоляции[63]. При неуклонном росте числа осужденных, в т.ч. и по статьям, предусматривающим длительные сроки заключения и режим «строгой изоляции», проблема содержания и безопасности системы становилась весьма острой. В середине 20-х годов на содержание заключенного госбюджетных мест заключения тратилось 208 рублей в год, но к концу 20-х
