— Ну, раз по делу, пройдемте в кабинет.
Лишь в кабинете Шереметев наконец заметил в руках генерала черную папочку, и то потому, что он положил ее на край стола.
Глебов взялся рукой за спинку стула:
— Вы позволите, ваше сиятельство?
— Да, да, да, — отвечал граф, опускаясь в кресло за широким столом.
Генерал придвинул стул к краю стола, сел, развернул папку. Откашлялся.
— Ваше сиятельство, как ни прискорбно, но я должен вам сообщить, что мне поручено государем расследовать донос на вас, поступивший в канцелярию его величества.
— Донос? — удивился фельдмаршал.
— Да, да, ваше сиятельство. Государь велел расследовать и достойно наказать виновных, не взирая на лица и звания.
— И кто же этот доносчик, если не секрет?
— Какой там секрет? Вам, надеюсь, известен полковник Рожнов?
— Еще бы. Он много лет служил у меня. Потом проштрафился, был отдан под суд, лишен звания.
— Государь велел приостановить исполнение приговора в отношении Рожнова.
— Ого! Уж, почитай, два года минуло. Я уж чаял, он давно где-то в деревне хозяйничает, у него, кажется, около сотни дворов. А он, вишь ты, до государя добрался.
— Сами знаете, сколь долог у нас путь бумаг. Государь заинтересовался злоупотреблениями в армии, вот и раскопали донос Рожнова.
— И что же он там на меня возвел злоупотребительного?
— Он пишет, что вы отобрали у него цуг вороных немецких лошадей и аргамака.
— Гм… — хмыкнул Шереметев. — Вот сукин сын! А как вы думаете, Никита Данилович, кто после боя имеет право первым выбрать из трофейного табуна себе коней: фельдмаршал или полковник?
— Видимо, фельдмаршал, — согласился Глебов.
— Ну так вот. Вы и ответили, генерал, на свой вопрос.
— Но он еще пишет, что вы сильно ругались на него из-за каких-то немецких кобыл и силой отобрали их и дорогую сбрую, а потом еще и мстили за это.
— Эх, Никита Данилович, без ругани у нас и пушка не сдвинется. Мало ли кого я ругал, от меня и генералам доставалось. Хотя вру, солдат не ругал почти никогда. А что касается мщения, так это выдумки Григория Селиверстовича, пусть Бог ему судьей будет.
— Но немецкие кобылы были?
— Были.
— И вы их отбирали у него?
— Ну а как вы думаете, Никита Данилович? Если ты взял себе животин, так изволь кормить их, заботиться. А он нахапал, и все. Пусть святым духом питаются. Если б я не отобрал, они б у него передохли все. Вы думаете, он случайно на марше вместо обусловленных приказом двухсот лошадей отобрал у обывателей в три с половиной раза больше? С больной головы на здоровую свалить хочет, мерзавец.
— А как тогда быть со взятками?
— Какими взятками? О чем вы, сударь? — нахмурился Шереметев.
— Вот он пишет, что дал вашему генерал-адъютанту Савелову взятку сорок золотых и немецкого мерина.
— Впервые слышу, — удивился граф. — Я спрошу его.
— Вы думаете, он вам признается? Ему придется ехать в Петербург и там оправдываться перед следователем в присутствии Рожнова.
— Это для меня новость, — признался фельдмаршал. — За что он взятку-то брал? Поди, пишет доноситель-то?
— Пишет, за то, чтоб судили порядочно, без зла.
— Гм…
— Мало того, якобы ваш адъютант требовал еще двести рублей. Но Рожнов не дал и за это вроде пострадал.
— Но судил-то не Савелов. Тут что-то не то, Никита Данилович. Как он мог обещать облегчение по суду?
— Не знаю, ваше сиятельство, но разобраться надо. Где он сейчас? Савелов?
— Кажется, в своей деревне. А что?
— Надо вызвать его и отправить в Петербург. Вы сможете?
— Вызову.
— Я остановился у обер-коменданта Измайлова {274}, ваше сиятельство. Явится Савелов, пришлите его туда.
— А почему у коменданта, Никита Данилович? Там, поди, тесно, становитесь у меня.
— Спасибо, ваше сиятельство. Но я не имею права останавливаться у подследственного.
— У какого подследственного?
— У вас, ваше превосходительство, — встал со стула и захлопнул папку Глебов.
Едва Глебов съехал со двора, как Борис Петрович отправил в деревню с наказом денщика:
— Немедля чтоб Савелов был у меня. Немедленно!
Генерал-адъютант приехал вечером.
— Что за пожар, Борис Петрович?
— Пожар, мил дружок, такой пожар, что у тебя задница задымится.
Рассказав все, что услышал от Глебова, спросил с приступом:
— Признавайся, брал деньги у Рожнова?
— Что вы, ваше сиятельство, как можно.
«Брал, сукин сын, — подумал Борис Петрович, заметив, как блудливо рыскнули глаза у Савелова. — Ну и черт с ним. Пусть запирается, авось отбрешется».
— В общем, так, Петро, тебе придется ехать в Петербург с Глебовым и там перед следствием оправдываться в присутствии Рожнова. Он вроде даже свидетелей приготовил.
— Не было там свидетелей, — брякнул Савелов.
«Проболтался, дурак. Выходит, брал все-таки».
— Ну коли не было свидетелей, значит, и взятки не было, — молвил граф с намеком адъютанту: держись, мол, за одно: не брал. — Ты вот что, Петро. Обратись там к Макарову, секретарю государеву {275}. Вы ж с ним вроде друзья?
— Да, с Алексеем Васильевичем мы смолоду были приятелями.
— Вот его и попроси, он может замять дело. Не дай Бог, дойдет, до кригсрехта, слетишь в рядовые, а то и в Сибирь законопатят.
— Что вы, Борис Петрович, за такую-то пустяковину.
«Опять пробалтывается, окаянный».
— Ты за эту пустяковину забудь. Государь, слышал я, говорил, что ежели человек украл хотя бы на цену веревки, на которой его можно повесить, и то вор, судить, значит, надо. А ты: «пустяковина». Коли не брал, так не брал, на том и стой.
Что и говорить, фельдмаршалу было жаль своего генерал-адъютанта, за многие годы привык к нему, как к сыну, через какие бои, походы и трудности прошли. Спали рядом, ели из одного горшка, случалось, и голодали вместе, от чумы улизнули. И вот те на, из-за какого-то Рожнова следствие, а там, не дай Бог, суд. Государь в таких делах стервенеет, запросто и повесить может, не зря ж про веревку обмолвился.
Жалел фельдмаршал генерал-адъютанта, а по отъезде Глебова пришлось забеспокоиться и о себе, так как, уезжая, Глебов затребовал книгу о пожаловании недорослей в офицеры {276} и об отпусках офицеров на побывку. И увез ее с собой в Петербург.
И понял Шереметев, что дело принимает серьезный оборот. Надо как-то оправдаться. Написал письмо царю с просьбой приехать и оправдаться. Ответа не получил.
Государю было не до этого. Союзник — король датский Фредерик IV поссорился с
