или поздно и полати загорятся. Скажите, что вас удерживает?
— Польшу можно побудить к войне, ваше величество, если б вы пообещали ей что-либо посущественнее.
— Ого! — вскинул брови царь. — Вам мало Лифляндии?
— По последнему договору с Россией Польша лишилась Киева. Если б ваше величество уступили хотя бы Киев с округом…
— Но это невозможно, пан Щука.
— Почему?
— Хотя бы потому, что население само не захочет переходить под владычество Польши. Или вы забыли, какую резню полякам устроили черные люди когда-то? {137}
— Ну, то были происки Москвы.
— Нет, пан Щука, то паны сами накликали на себя беду своей спесью и презрением к украинцам.
— Ну, возвратите нам хотя бы заднепровские городки Стайки, Триполье, Чигирин.
— Без совета с думой и гетманом я ничего вам воротить не могу, пан Щука. Ничего.
— Тогда будет невозможно побудить Речь Посполитую к этой войне.
— Ну что ж, будем ждать, когда жареный петух клюнет вас в задницу.
Меншиков заржал над шуткой царя, а когда сказанное перевели Августу, он тоже расхохотался. Подскарбий Щука обиделся. Но Петр налил ему полную чарку вина и молвил миролюбиво:
— Не обижайся, пан Антон, это у нас такая пословица. Выпей лучше.
— Плохая пословица, — проворчал Щука.
— Что делать? Чем богаты.
С Августом Петру было легче разговаривать, этот на русские земли не покушался, согласен был на Лифляндию, но зато умело попрошайничал:
— Питер, дай мне двадцать тысяч твоих солдат — и я завтра же возьму Ригу.
— Ты ее уже один раз брал. Золотом, — смеялся Петр.
Король не обижался, смеялся вместе с царем.
— Ну, то не в счет, Питер. Теперь пора показать Карлу XII нашу силу. У меня отличный главнокомандующий, генерал-фельдмаршал Штейнау.
— Что ж ты тогда подсунул мне фона Круи, а не дал Штейнау?
— А я бы с кем остался, Питер? Афона Круи мне император рекомендовал. Если б я знал, разве б я подсунул его тебе?
— Этот твой фон бежал в плен, так ведь еще и оттуда требует с меня обусловленного договором содержания. А? Каков?
— Нахал, — засмеялся Август. — Ну, как насчет солдат, Питер?
— Хорошо, Август, я дам тебе корпус генерала Репнина. С ним отряжу двадцать тысяч пехоты в полное твое распоряжение. Более того, брат Август, я выделю деньги на провиантские склады. А в Витебске ты можешь получить десять тысяч фунтов пороху. Мало?
— Спасибо, Питер, — молвил король, прикладываясь к бокалу с вином, но, выпив его, сказал: — Хорошо, если б ты выделил деньги и на содержание русского корпуса.
— Ах ты, бестия! — засмеялся царь и, перегнувшись через стол, сгреб короля за затылок, потрепал дружески. — Договорились, в течение трех лет выплачиваю на это по сто тысяч.
Но Август, видя заинтересованность в нем царя, совсем обнаглел:
— Питер, душа моя, кинь тысяч двадцать немедленно.
— Зачем?
— Для подкупа польских сенаторов, к ним без подарков не подступишься.
— Знаю я это. Черт с тобой, договорились.
— Но только эту сумму включи в секретную статью. Ладно?
— Ладно. Только ж уговор, брат Август, ты всеми силами отвлекаешь Карла на себя, чтоб я смог заняться Ижорской землей и Карельской.
— Постараюсь, но Лифляндия и Эстляндия достаются мне. Верно?
— Верно.
— Все. Вели писать договор, но эти двадцать тысяч, пожалуйста, давай включим в секретную статью. А?
Петр, усмехаясь, покрутил головой: «Ах плутня, на баб тебе нужны они, не на сенаторов. На баб». Но вслух согласился:
— Ладно. Пусть будет в секретной.
Ночью Меншиков пилил мин херца:
— Петр Лексеич, ты чего его балуешь? Чем более даешь, тем более просит. Он же совсем обнаглел, краю не знает. То сто тысяч, то двадцать.
— Данилыч, он пока у меня один союзник. Беречь его надо, лелеять. А деньги не скоро понадобятся.
Однако Петр ошибся. Едва он вернулся в Москву, как тут же следом явился генерал-адъютант короля Августа получить с царя деньги по секретной статье.
У царя и такой суммы не оказалось. По велению Петра начали скрести по приказам, даже пришлось просить у Троицкого монастыря, богатый гость Филатьев отвалил десять тысяч. И все равно недоставало до двадцати.
— Данилыч, умри, но найди четыреста двадцать, — сказал Петр.
Меншиков умирать не стал, но ради спасения чести минхерца отвалил недостающие золотые из своего кармана, предупредив:
— Учти, мин херц, кровные отдаю.
— Ладно, не обеднеешь.
На следующий день деньги были вручены генерал-адъютанту короля, а после его отъезда Петр заметил о союзнике:
— Туг на бой, скор за мздой.
И приказал князю Репнину с корпусом из двадцати пехотных полков выступать на помощь Августу, поступить под команду генерал-фельдмаршала Штейнау.
Штейнау лично принимал русский двадцатитысячный корпус и остался им очень доволен: «Прекрасные солдаты, хорошо обучены, дисциплинированны, исполнительны». Особенно поглянулась фельдмаршалу их исполнительность. Шестнадцать полков во главе с князем Репниным он бросил на рытье окопов и строительство укреплений, а четыре полка (четыре тысячи человек) присоединил к своей саксонской армии, осадившей Ригу. Грядущую победу ему не хотелось ни с кем делить. Ригу должна взять саксонская армия, то есть он — Штейнау.
Но 9 июля под Ригу явился Карл XII с армией, столь же внезапно, как и под Нарву, и в двухчасовом бою разнес саксонцев в пух и прах, захватив всю их артиллерию. Штейнау позорно бежал с поля боя, едва не угодив в плен.
Освободив Ригу, король тут же отправил в Дерпт к Шлиппенбаху курьера с запиской: «Густав, выступай к Пскову и жди моего прихода. Пора кончать их. Карл».
Глава четвертая
ПЕРВАЯ ПОБЕДА
Борис Петрович подозвал сына к карте и, ткнув в нее пальцем, сказал:
— Вот, Миша, Ряпнина мыза. Гарнизон здесь не столь велик. Даю тебе одиннадцать полков, это будет, пожалуй, раз в пять больше, чем у шведа. Потрудись, сынок. С Богом!
Шереметев перекрестил сына, толкнул ласково в плечо. И когда тот вышел, подозвал к карте Корсакова.
