как любовные и пиршественные песни, исторические романтические истории и сказки. Судя по всему, мы не должны воспринимать это как сознательное художественное творчество – скорее как инстинктивное самовыражение эстетического духа, жившего вопреки теории.
Переходя к рассмотрению различных литературных жанров, мы обращаем внимание в первую очередь на широчайшее распространение эпико-мифологической поэзии, рассказывающей о деяниях богов и героев. В целом этот жанр, похоже, берет начало в Месопотамии, где он присутствует и процветает с самого начала и откуда его темы распространяются во внешний мир, особенно на север в Анатолию. В Египте мифология тоже присутствует, но там эти сюжеты по большей части разбросаны по произведениям других жанров; а героический эпос вообще отсутствует, поскольку отсутствует главная тема такого типа поэзии: борьба со смертью.
Главные темы эпико-мифологической поэзии – сотворение мира, загробная жизнь и растительный цикл: другими словами, происхождение, конец и законы Вселенной. Решение этих проблем в мифологии соответствует общему отношению к ним древне-восточной мысли, особенности и ограничения которой мы рассмотрим позже. Что до героев, то, как мы уже говорили, главной темой для них является проблема смерти. Почему человек обречен на смерть и не в состоянии избегнуть такой судьбы? Ответ на этот вопрос дается в форме рассказа: это ошибка, непонимание в рамках божественной воли. Но это не вина человека: концепция смерти как следствия моральной вины возникает лишь в тех культурах, где мораль считается фундаментальным свойством божества. Конечно, огромное место в эпической поэзии занимают подвиги героев: и над всеми ними поднимается фигура Гильгамеша – предшественника Геракла, попавшего из Месопотамии в литературу и, более того, в художественную тему всего окружающего мира.
Еще один жанр, ориентированный в первую очередь на религиозные темы, – лирическая поэзия. Поскольку сюжеты могут легко варьироваться в зависимости от представлений того или иного региона, лирическая поэзия находит широкое распространение на всем Древнем Востоке и является, по существу, единственным жанром, который можно обнаружить везде. Не вдаваясь в детали, мы можем упомянуть две широко распространенные категории – гимны и молитвы богам, где звучат темы плача и жалобы, облегчения, благодарности и хвалы. Деление на личную и коллективную лирику, справедливое для Израиля, можно распространить и на другие народы. Существуют также гимны, посвященные царям, которые состоят в особенно близких, хотя и разных, отношениях с божественной сферой. Однако там, где божественный и человеческий планы полностью разделены – в Израиле и зороастрийской сфере, – таких гимнов нет.
Вне религиозной сферы лирическая поэзия существует (за исключением достаточно противоречивой Песни песней) только в Египте. Здесь светские темы расцвели в жанрах любовной и пиршественной песни. Ни в одной из них нет ни внутренней, ни внешней связи с религией: напротив, они демонстрируют независимые, очень толерантные и разнообразные представления о жизни, каких и следует ожидать от египетского народа.
Характерную литературную композицию – плач о павших городах – можно рассматривать как дополнение к лирической поэзии. Примеры таких произведений есть в Месопотамии и Израиле. В других регионах их нет – и если в некоторых случаях это можно объяснить тем, что тексты еще не найдены, то в других исторические и политические условия едва ли согласуются с подобным жанром: было бы странно, к примеру, обнаружить такой плач в Египте или Иране.
Поучительная или назидательная литература имела широкое распространение на всем Древнем Востоке. Она включала в себя множество подтипов, таких как: размышления о жизни, пословицы, афоризмы, басни, проблема страданий благочестивого человека, проблема человеческого горя вообще. Эта литература развивалась в Месопотамии и Египте параллельно и, насколько мы можем судить, независимо; позже она появляется в Израиле; но в других регионах, если исключить историю Ахикара (происхождение которой сомнительно), ничего подобного пока не обнаружено.
Здесь возникает тонкий вопрос, который мы уже упоминали: вопрос о соответствии такого типа литературы местному менталитету. Необходимо указать, что если говорить о содержании, то часть этой литературы прямо или косвенно противоречит принятой концепции Вселенной и особенно религиозным взглядам соответствующих народов. Правда, то здесь, то там возникали всевозможные адаптации и комбинации, но это не решает нашу проблему, а лишь переносит ее в другой регион. Мы скорее сказали бы, что древне-восточное сознание, похоже, не чувствовало необходимости приводить свои представления о повседневной жизни в строгое соответствие с религией; вместо этого оно время от времени давало волю собственным размышлениям, результаты которых закреплялись в литературных произведениях. Но там, где организационная деятельность сильнее, как в Израиле, достигается гармония и выражение сомнений завершается декларацией веры в установленный свыше порядок.
История в древне-восточной литературе представлена списками династий, монархов, анналами и памятными надписями. Но все это только хроника без органичного видения событий, без анализа причин и следствий. Подлинно исторический взгляд на события проявился, кажется, лишь в двух регионах древнего Ближнего Востока, не самых древних и не самых главных: у хеттов и в Израиле. Отношение хеттов к исторической мысли воистину замечательно: лучше всего оно проявилось в анналах, где исследование причин и следствий доходит до разбора намерений обеих сторон, а также в нескольких текстах, образующих отдельный класс и легко отличимых от остальных по характеру и ценности, таких как «Завещание» Хаттусили I и автобиография Хат-тусили III. Политические договоры с их преамбулами также раскрывают для нас скрытые пружины исторического процесса. В Израиле историография возникла в совершенно иной форме. Здесь отправной точкой служит религиозный взгляд. Новая концепция политической власти позволяет свободно и отстраненно рассматривать и обсуждать события и главных действующих лиц истории, в том числе и царей, с точки зрения их верности или неверности религиозным догмам и моральному завету с Богом. Именно с этой позиции стартует историография, которая временами, особенно в рассказе о правлении Давида, проводит весьма критический разбор событий.
Примечательно, что, несмотря на высокий уровень культуры, ни египтяне, ни месопотамцы не создали ничего подобного. Несмотря на активные поиски в их богатейшей литературе, получается, что организованная способность к историческому мышлению у них отсутствовала.
Еще один жанр, повествование, появляется в Египте в двух формах: рассказ, основанный на реальных фактах, и рассказ о воображаемых событиях. Первый тип существует также на арамейском, – к примеру, это рассказ об Ахи-каре; но даже в этом случае сам текст исходит из Египта. Это в основном светская литературная форма, по крайней мере по происхождению, этим и объясняется ее появление в регионе, демонстрирующем в этой области наибольшую независимость. Тем не менее сложно отделить мирское от священного, и другие народы Древнего Востока – а именно хетты и еще больше хурриты – оставили нам тексты, очень близкие к описанию воображаемых приключений, хотя и связанные с мифологическим эпосом.
Пробегая взглядом по оставшимся, не чисто литературным, произведениям, сделаем, как обычно, несколько замечаний о восточных законах. В Месопотамии законы в виде прецедентного права, никак не нормализованного, приняли литературную форму кодексов и как таковые разошлись по миру. Хеттское законодательство организовано примерно так же, с некоторыми тематическими нововведениями. Израильское законодательство перенимает некоторую часть этого материала, но расцвечивает его новыми религиозными взглядами и добавляет к прецедентному праву серию абсолютных предписаний. Наконец, в Египте кодексов вообще не было, и если это не простая случайность, во что трудно поверить, то причину нужно искать в том, что источником всякого закона был живой бог-царь.
Астрономия, математика, медицина и другие науки тоже процветали, хотя и в меньшей степени, в главных центрах нашего региона: долинах великих рек. Следует ли интерпретировать это явление как указание на способность к научному мышлению в том смысле, как мы сегодня это понимаем? Можно возразить, что астрономия и математика неотделимы от астрологии, а медицина – от магических практик. Но вопрос лишь в уровне развития. Астрономические и математические вычисления, медицинские диагнозы и рецепты, безусловно, существовали: какой смысл спрашивать, понимали ли авторы этих работ, что занимаются наукой? Они делали это, даже если теоретической концепции науки еще не существовало вовсе. Можно сказать, что именно этой концепции древним ученым Востока и не хватало; была мысль, но не было рефлексии по этому поводу. Для этого нам придется подождать Грецию.
И в заключение скажем: литература Древнего Востока имела два основных центра: Месопотамию и Египет; там она создавалась, оттуда расходилась по всему региону. Сравнивая два эти центра, можно
