силуэт пулеметного расчета на четырехстах метрах и ростовая фигура на семисот. Короткая очередь по пулеметному расчету – мишень сразу ложится, значит, я попал, и огонь по ростовой фигуре. Три выстрела, еще два, мишень легла. И тут же появляется еще силуэт, всего в ста метрах от меня, но не на открытом пространстве, а за снежным валом. Длинную очередь по третьей мишени, чтобы наверняка пробить снежный занос. Есть попадание! Мишень ложится на землю. Еще две мишени – последние. Пулеметный расчет на семистах метрах и мишень на четырехстах. Две очереди по ближней, две по дальней. «Пулеметчиков» я поразил, а вот последнюю… Она легла одновременно с моей второй очередью. Что это: попадание или просто закончилось отведенное для стрельбы время? Непораженная мишень поднимется снова через тридцать секунд. Ждать или понадеяться на предыдущую попытку? Эх! Знать бы, что сейчас делает Валька: ждет на огневом рубеже или вовсю несется к финишу? Оставить непораженную мишень – стопроцентный проигрыш. Но и опоздание к финальному спаррингу более чем на тридцать секунд тоже является проигрышем. А Валька меня опережает, значит, ждать нельзя.
Я вскакиваю на ноги и с огневого рубежа ныряю в проложенный под стрельбищем подземный лабиринт. В отличие от «паутины» в нем нет сигнальных мин-ловушек, но пройти его не менее сложно, так как лабиринт изобилует тупиками и поворотами, а передвигаться в нем приходится в полной темноте, да еще низко нагнувшись, так как высота подземных ходов не превышает одного метра. Я бегу по прямой, пока вытянутой вперед рукой не упираюсь в стену. Здесь туннель расходится в двух направлениях. Я выбираю правое и через тридцать метров вновь натыкаюсь на стену. Возвращаться?! Но что-то заставляет меня осмотреться, точнее, ощупать окружающие стены. Так и есть! В тупике имеется выход, но… ведет он назад. Все же решаюсь свернуть в него. Вскоре этот проход выводит меня в поперечный туннель. В этот раз выбираю левое направление. Еще один левый поворот. И что там впереди: неужели выход, или мне только кажется, что окружающая темнота чуть побледнела?! Есть! Я вырываюсь из подземелья на свежий воздух и сразу же бросаю взволнованный взгляд назад. Ура! На стрельбище ни одной стоящей мишени, значит, я поразил все пять. Вот это облегчение. Теперь ходу. Забор… Еще забор… «Минное поле» с натянутой над ним колючкой. Нырок под колючку и по-пластунски по минному полю, обползая участки взрыхленного снега. Разрытый снег – верный признак установки мин. Не противопехотных, а сигнальных, однако, если сработает сигналка, наблюдатели, генерал Углов и полковник Бондарев, тут же засчитают мне поражение. Я переполз «минное поле», не задев ни одной мины, и первым пересек финишную черту. Чертой служила граница расчищенной от снега заасфальтированной площадки, на которой, по замыслу нашего начальника, между мной и Валентином и должен был произойти финальный поединок на боевых ножах.
Пока Валька полз по своему «минному полю», я положил на асфальт автомат и снял с пояса полученный перед прохождением полосы препятствий резиновый муляж десантного ножа. По сравнению с моим соперником я оказался куда в более выгодном положении, так как успел отдышаться и размять мышцы, подготовившись к предстоящему бою. А вот Вальке последний этап дался с большим трудом. Я даже на расстоянии слышал, как он пыхтит, пробираясь под колючкой. Но вот он наконец выбрался с «минного поля» и, встав на ноги, тяжело зашагал ко мне. На площадку он вышел секунд на двадцать позже меня. Я не стал атаковать его сразу, дав возможность снять автомат. Явно оттягивая начало спарринга, Валька несколько раз глубоко вздохнул и, не прикасаясь к своему ножу, направился ко мне. Вот это он зря. По условиям спарринга я имел полное право его атаковать. И любой другой на моем месте уже давно воспользовался бы моментом, чтобы заколоть своего безоружного соперника. В боевой обстановке благородство никто не изображает, потому что, кроме как несусветной глупостью, такое поведение ничем не назовешь. Это только в кино благородный соперник ждет, пока его заклятый враг поднимет с земли выбитый в схватке меч или достанет из ножен кинжал. Простота Вальки вызвала у меня раздражение.
– Ты будешь…
«…драться или нет?» – хотел закончить я свою фразу, но не успел это сделать. За два шага до меня Валька вдруг нырнул под мою левую руку и, мгновенно выдернув из-за пояса нож, ткнул его острием меня под ребра. Я опешил от неожиданности, а на лице Вальки расплылась довольная улыбка. А его сиплое дыхание вдруг стало ровным, словно он и не пыхтел, как паровоз, пробираясь под рядами колючки. И тогда я понял – все это был рассчитанный на меня спектакль, которым Валька меня элементарно купил, заставил поверить в свою усталость и подловил, как сосунка-первогодка.
– Федотов, Овчинников, закончить упражнение! – раздался над полигоном усиленный мегафоном голос полковника Бондарева.
Ну конечно, наблюдатели на смотровой вышке не пропустили «предательский» Валькин удар. Для чего надо было рвать жилы на полосе препятствий, отвоевывая у Вальки двадцатисекундное преимущество, чтобы затем пропустить его единственный выпад, решивший исход всего поединка.
Спустя несколько минут, стоя в строю перед Угловым и Бондаревым, я слушал приказ начальника оперативного отдела о назначении Вальки командиром оперативно-поисковой группы и обращенные к нему поздравления командира «Вымпела». Во время короткого выступления генерала я встретился взглядом с полковником Бондаревым. У него оказался очень поучительный взгляд.
3. Приказ президента
Рассаживаясь за длинным овальным столом для совещаний, начальники отделов оперативного директората ЦРУ избегали смотреть на своего шефа. Экстренный вызов и мрачное настроение, написанное на лице заместителя директора ЦРУ,[4] не предвещали ничего хорошего. Среди явившихся по вызову резко выделялся широкоплечий поджарый мужчина в форме полковника американской армии, с иссушенной солнцем кожей и коротко постриженными выгоревшими волосами. Он стремительно вошел в кабинет, также быстро занял свое обычное место за столом и, положив перед собой крепкие мускулистые руки, в упор уставился на начальника директората.
Полковник Эдвард Греймс возглавлял в ЦРУ отдел тайных операций, входящий в структуру оперативного директората. Греймс пришел в ЦРУ из армейского спецназа. Более двадцати лет он участвовал, осуществлял, командовал, организовывал и руководил спецоперациями американского спецназа по всему миру. Возглавляемые Греймсом команды и отряды «зеленых беретов» истребляли партизан в южноафриканских джунглях Мозамбика и Анголы, обучали и командовали проамериканскими повстанцами в Никарагуа, поставляли оружие и боеприпасы афганским моджахедам, вели разведку военных объектов на территории Китая и Северной Кореи, корректировали ракетно-бомбовые удары американской авиации в Ираке и Югославии. С переходом в ЦРУ Греймс перешел от непосредственного командования разведывательно-диверсионными подразделениями к разработке и руководству спецопераций американской разведки. Из тропических лесов Латинской Америки, скалистых афганских гор, песчаных иракских пустынь и простреливаемых снайперами улиц разбомбленных балканских городов его война переместилась на оперативные карты, выведенные на экран персонального компьютера или расстеленные на столе служебного кабинета. Но, несмотря на это, на самом видном месте в кабинете Греймса, как отличительный знак спецназовца, висел его зеленый берет, впитавший запахи чужой крови, пороховой гари и соленого пота своего хозяина. На службе Греймс появлялся только в форме и никогда не расставался с 9мм пистолетом «стелс» «Си-1000», последней разработкой оружейной фирмы «Хэритидж Армз», который носил на правом бедре в открытой оперативной кобуре. И хотя в комплексе зданий штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли начальнику отдела тайных операций ничего не угрожало, Греймс не стал изменять своей привычке постоянно носить при себе оружие. Эта привычка за годы службы в спецназе стала для него образом существования. Резкий и грубый с подчиненными, независимый и принципиальный с руководством, Греймс не пользовался симпатией у сослуживцев, но все без исключения отмечали его высочайший профессионализм, помноженный на многолетний боевой опыт. Своим поведением и остротой суждений полковник-спецназовец внушал страх коллегам в ЦРУ, и даже непосредственный начальник Греймса – руководитель оперативного директората Роберт Мак-Инч зачастую терялся под его пристальным колючим взглядом.
Когда все вызванные руководителем оперативного директората начальники отделов расположились за столом для совещаний (сесть рядом с полковником Греймсом, как обычно, никто не решился, и соседние с ним стулья вновь остались свободными), Мак-Инч обвел собравшихся тяжелым взглядом и сказал:
– Вчера президент встречался с нашим директором. Он крайне обеспокоен развитием политической ситуации вокруг Ирака. При нынешней нерешительности ООН и массовых выступлениях пацифистов как внутри страны, так и за рубежом, президенту чрезвычайно сложно отдать приказ о начале военной
