свое внимание. До вершины холма было не менее трех километров. Но в мощный бинокль и на таком расстоянии можно рассмотреть человека. Однако сколько Овчинников ни вглядывался в холм, ни людей, ни машин там не заметил. Это ровным счетом ничего не значило. Не менее озабоченный скрытностью, чем ведущие его розыск спецназовцы, корректировщик террористов и должен был тщательно маскироваться. Куда больше Овчинникова беспокоило другое. Наблюдаемый холм был совсем невысок, и капитан отнюдь не был уверен, что с его вершины можно разглядеть крышу энергоблока атомной станции. А для лазерной подсветки цели требовалась прямая видимость. Выяснить этот вопрос можно было только на месте. И Овчинников прикидывал в уме, как быстрее и удобнее подъехать к холму, когда сзади к нему подошел Сверкунов.
Лейтенант негромко кашлянул и тронул Овчинникова за плечо.
– Товарищ капитан.
Овчинников отнял от глаз бинокль и обернулся:
– Чего?
– Вот, точно, как вы сказали, естественная возвышенность местности.
Сверкунов указал взглядом на далекий холм к юго-западу от луга, весьма похожий на тот, который только что разглядывал Овчинников, но круче и выше. Овчинников поднял к глазам бинокль, чтобы лучше рассмотреть его, но почти сразу опустил:
– Расстояние до возвышенности?
– Три с половиной – четыре километра, – бодро ответил Сверкунов.
– А расстояние от возвышенности до АЭС? – тут же задал следующий вопрос Овчинников.
– Шесть с половиной – семь.
– А это предельная дальность подсветки цели лазерным лучом, – назидательно произнес Овчинников. – На предельной дальности четкого целеуказания добиться трудно. Луч рассеивается, и пятно получается слишком размытым. К тому же высота холма явно недостаточна, чтобы оттуда можно было разглядеть крышу энергоблока. Вам следует быть внимательнее, лейтенант, чтобы избегать подобных ошибок в будущем, – закончил Овчинников, намеренно перейдя на «вы».
Сверкунов надулся, не столько из-за замечания, сколько из-за демонстративно официального обращения, и, глядя через плечо командира, произнес:
– Тогда остаются только опоры ЛЭП. Других высотных сооружений в округе я что-то не вижу.
Овчинников в ответ отрицательно покачал головой и продолжил прежним поучительным тоном.
– Вырабатываемая АЭС энергия передается по линии с напряжением до миллиона вольт. К проводам под таким напряжением приближаться смертельно опасно. Поэтому…
Внезапно вспомнив дымящуюся воронку на месте разрушенной трансформаторной подстанции, борющихся с огнем пожарных и змеящиеся по двору АЭС спутанные провода, Овчинников оборвал начатую фразу. Он вспомнил и то, как собирался крикнуть пожарным: «Берегись!» – а затем ругал себя за несообразительность. Нет никаких высоковольтных проводов! И нет ЛЭП! Потому что после взрыва трансформаторной подстанции в линию не поступает электрическая энергия. И то, что он видит за лесом, – это всего лишь решетчатые металлические башни, между которыми натянуты металлические канаты. Те самые высотные конструкции, идеально подходящие для наблюдения за АЭС и корректировки управляемых реактивных снарядов! Овчинникову сразу стал понятен и выбор цели для демонстративного удара. Не административный корпус и не прочие постройки на территории АЭС. Только трансформаторная подстанция, чтобы обесточить ЛЭП и тем самым обезопасить расположившегося на одной из ее опор корректировщика!
К полной неожиданности Сверкунова, Овчинников внезапно шагнул к нему и, крепко обняв за плечи, пробормотал:
– Молодец! Ты даже не представляешь, Сверчок, какой ты молодец!
Сверкунов изумленно захлопал глазами. Ему и раньше доводилось заслужить одобрение командира. Но никогда прежде Овчинников не обнимал его. И уж тем более Сверкунов не слышал, чтобы его голос вот так дрожал от радостного волнения. К тому же ничего особенного, по мнению самого Сверкунова, он не сказал. И чем вызвана подобная благодарность командира, было совершенно непонятно. Однако выяснить это так и не удалось, потому что Овчинников уже повернулся к Воронину и зычно крикнул:
– Ворон! К машине! Выезжаем!
44. НАЙТИ! (ОВЧИННИКОВ)
По дороге к ЛЭП я объяснил Сверчку и Ворону нашу задачу: скрытно подобраться к линии электропередачи и осмотреть все опоры, начиная с ближней к АЭС. Сразу встал вопрос, как это сделать незаметно для корректировщика. Ведь он, по логике вещей, должен был самым тщательным образом контролировать все подходы к своей наблюдательной позиции.
Ведущую от шоссе к атомной станции просеку, по которой проходила линия электропередачи, я проскочил на машине не останавливаясь. На «Ниве», наверное, можно было проехать по ней почти до самой станции, существенно выиграв во времени. Но из-за риска обнаружить себя перед корректировщиком я отказался от этой идеи. Хуже всего было то, что, кроме этой просеки, других дорог или хотя бы тропинок, ведущих к АЭС, в окружающей станцию лесополосе не было. Подобраться к ЛЭП со стороны атомной станции я тоже не решился. Опушку леса от забора АЭС отделяли пятьсот метров совершенно ровного поля, на котором любой человек был как на ладони. Пришлось бросить машину прямо на обочине шоссе и пробираться к ЛЭП через лес.
Я на своем опыте знал, как порой бывают густы подмосковные места. Как-никак пробежал по Подмосковью десятки, если не сотни, километров во время дневных и ночных ориентирований, преследований и поиска, как в роли розыскника, так и диверсанта условного противника. Но окружающая Обнинскую АЭС лесополоса своей густотой и граничащей с таежной непроходимостью поразила даже меня, бывалого «вымпеловца». Наверное, только здесь, в отличие от санитарных зон водохранилищ и прочих заповедных мест, соблюдался запрет на вырубку леса. Думаю, причиной этому была не забота природоохраны, а близость самой атомной электростанции. Напуганные радиоактивными выбросами советских ядерных предприятий на Урале и аварией на Чернобыльской АЭС, обыватели попросту боялись вырубать лес в непосредственной близости от атомной станции. В результате предоставленные сами себе деревья разрослись так густо, что пробраться между ними порой было совершенно невозможно.
Мы продвигались друг за другом. И мне, идущему впереди нашего небольшого отряда, приходилось прокладывать путь в труднопроходимой лесной чаще. Я то и дело нагибался, ныряя под нижние ветви и кривые стволы разросшихся деревьев. Более-менее свободное пространство осталось только внизу, а выше, на уровне груди и плеч, ветви переплетались так густо, что развести их в стороны не стоило и пытаться. Когда пришлось довольно долго идти в полусогнутом положении, я невольно позавидовал низкорослому Сверчку. Тем не менее я энергично шагал вперед, прикрывая лицо от целящих в глаза сучьев. Сверчок с Вороном сзади тоже не отставали от меня. У себя за спиной я постоянно слышал их близкое дыхание.
Лесополоса закончилась неожиданно. Вот передо мной были густые заросли. Но стоило сделать шаг и развести руками преграждающие путь скрещивающиеся ветви, как моему взору открылась широкая полоса поля, за которой, защищенные глухим бетонным забором, высились корпуса АЭС и уходящие в небо трубы. Я невольно застыл на месте, и не ожидавший этого Сверчок сзади налетел на меня, ощутимо толкнув в спину.
– Простите, товарищ капитан, – забормотал он, но я, призывая к тишине, предостерегающе поднял руку, и Сверчок сейчас же умолк.
Прежде всего следовало определиться на местности. Оставив Сверчка и Ворона под прикрытием деревьев, я пересек опушку и, выйдя из леса, окинул взглядом открывшееся поле. Оказывается, пробираясь через лес, мы не так уж и отклонились от цели. Ведущая к АЭС линия электропередачи пересекала лесополосу в трехстах метрах левее. А до ближайшей опоры ЛЭП было не более четырехсот метров.
Встав под раскидистый американский клен, росший на краю опушки, я вынул из футляра бинокль и принялся изучать ближайшую опору высоковольтной линии. Это была самая ближняя к АЭС опора, если не считать той, которая располагалась во дворе станции, на охраняемой территории. Опора впечатляла своими размерами. Она была высотой с десятиэтажный дом и чем-то напоминала нацеленную в небо ракету. На
