убора, зато в очках на круглом усталом лице и, уставившись на незнакомого офицера, требовательно спросил:
– Кто вы?
В левой руке он держал черную кожаную папку с наложенным на нее листом бумаги, а в правой авторучку. Очки, папка, авторучка и исписанный лист указывали на принадлежность подполковника к военной прокуратуре. Поняв, кто перед ним, Ворон достал из своего нагрудного кармана служебное удостоверение и, раскрыв его перед военным следователем, представился:
– Оперуполномоченный военной контрразведки капитан Воронин, отдел безопасности военных перевозок.
Следователь устало усмехнулся:
– Милиция, ФСБ, комендатура, даже городская прокуратура, теперь еще и контрразведка. Полный комплект. Уже все отметились, только работать некому. Следственная бригада из городской сразу уехала. Раз происшествие с солдатами, значит, не их подследственность. Пусть военные и разбираются. Следом за прокурорскими и менты укатили. Даже эксперты фотоаппаратами пощелкали, трупы, не прикасаясь к ним, осмотрели и тоже укатили. Мол: причина смерти – огнестрел, остальные подробности после вскрытия. Фээсбэшник, правда, на станцию отправился, обещал свидетелей найти, да тоже куда-то пропал. Вот и приходится весь осмотр одному вести.
– Почему одному? Я могу помочь, – обиженный прозвучавшим заявлением следователя, вызвался Ворон.
– Вот как? – В глазах следователя промелькнуло недоверие. – Тогда давайте знакомиться. Сологуб Андрей Николаевич.
Переложив авторучку в левую руку, следователь шагнул к контрразведчику и протянул ему освободившуюся ладонь.
– Ворон, – по привычке представился Воронин и тут же поправился: – Кирилл.
– Ворон, Кирилл? – прищурился следователь и неожиданно спросил: – А вы в прошлом, случайно, не из спецназа?
Ворон сдержанно кивнул.
– По-нят-но, – растягивая слоги, многозначительно произнес следователь и, словно внезапно вспомнив о неприятной, но необходимой работе, поспешно поинтересовался: – Ну, что предпочитаете, молодой человек: заполнять протокол или вести осмотр?
Обойдя лежащий в проходе труп второго солдата, возле которого тоже лежал автомат, Сологуб подвел Ворона к открытому купе, откуда только что вышел. Там в разных позах на полу, на двух нижних полках и даже поперек подоконного пластикового стола лежали еще четверо погибших караульных: офицер в звании старшего лейтенанта и трое солдат-срочников: старший сержант, рядовой и ефрейтор. Все, кроме старшего лейтенанта, были без оружия. Офицер все-таки успел выхватить из кобуры табельный пистолет, прежде чем его сразила пуля убийцы, выпущенная точно в лоб. Лицо погибшего лейтенанта перечеркивала струйка запекшейся крови, вытекшая из крохотной дырочки над правой бровью. Повинуясь внезапному порыву, Ворон нагнулся к его выпавшему из руки пистолету и, осторожно взяв оружие за спусковую скобу, понюхал дульный срез. Пистолет пах только оружейной смазкой. Характерный запах пороховой гари отсутствовал напрочь.
– Он так и не выстрелил, – заметил Ворон, положив пистолет на место.
– А, кроме одного, больше никто и не стрелял, – добавил следователь. – У этого, – он указал на лежащий в проходе труп, – автомат даже с предохранителя не снят и патрона в стволе нет.
Ворон обернулся к лежащему возле купе караульному... Два ранения в грудь, одно из которых наверняка в сердце, и неестественно вывернутая голова... Присев возле трупа, Ворон пошевелил солдату голову. Уже наступило трупное окоченение. Ворон усилил нажим, растягивая задубевшие мышцы, и... голова провернулась. Сологуб с интересом наблюдал за ним и, когда контрразведчик поднял на следователя изумленный взгляд, живо спросил:
– Что вас удивило?
– У него свернуты шейные позвонки. Да еще эти раны, – Ворон указал на простреленную грудь погибшего солдата. – Не пойму, кому потребовалось дважды убивать его?
Сологуб неопределенно пожал плечами:
– Возможно, именно к нему убийца испытывал наибольшую неприязнь. Вот, застрелив, и издевался над трупом.
Предположение следователя выглядело вполне убедительным, но Ворон уже понял, что ему не нравится в общей картине реконструированных следователем событий. Он вновь зашел в купе, превратившееся в место бойни, и стал по очереди осматривать трупы... У офицера единственное ранение головы. У старшего сержанта, грудью навалившегося на стол, ранения в висок и в подмышечную область. К появившемуся у входа в купе убийце он сидел левым боком, вот и получил туда две пули. Ефрейтор сидел на одной полке с сержантом. Три пули в груди. Как минимум прострелены оба легких. Труп рядового на противоположной полке. Прострелена ладонь – пытался рукой заслониться от выстрелов. Но это не смертельно. А что смертельно? Ранение в печень и... в левое легкое. Других ран... на теле нет. На каждом из четырех трупов минимум ранений. Но все они, если не считать простреленной ладони рядового, пришлись в жизненно важные органы, повлекшие за собой мгновенную смерть! Чтобы так стрелять, необходимо обладать снайперской точностью и молниеносной реакцией, раз трое из четырех погибших караульных даже не успели вскочить со своих мест. Такой стрельбе не обучиться в общевойсковых частях, где солдаты срочной службы стреляют из автоматов не чаще одного раза в месяц. Правда, быстроту реакции убийцы можно объяснить все тем же состоянием аффекта. Но убийственная точность выстрелов не объясняется ничем. Все выпущенные убийцей пули попали в цель – ни в перегородках купе, ни во внешней стенке вагона нет ни одной случайной пробоины... Ворон поймал себя на мысли, что застрелившийся солдат, труп которого он видел возле вагонного тамбура, не ассоциируется у него с расчетливым и безжалостным убийцей. Он недоверчиво уставился на Сологуба:
– А в карауле действительно было только восемь человек?
Следователь кивнул, но, заметив, что его молчаливый ответ не удовлетворил контрразведчика, вытащил из своей папки машинописный лист и протянул Воронину:
– Вот списочный состав караула. Был среди сопроводительных документов у лейтенанта. Смотрите, – Сологуб ткнул авторучкой в верхнюю строчку. – Начальник караула, старший лейтенант Кушнарев. Разводящий, старший сержант Трофимов. И шестеро караульных первой, второй и третьей смены.
Отпечатанный листок со списком воинского караула, скрепленный подписью командира и печатью части, только усилил недоумение Ворона... Если шестеро караульных несли службу в три смены, значит, на пост они должны были заступать по двое. Но тогда, прежде чем расстрелять караул, часовой должен был расправиться со своим напарником. Почему же все восемь трупов оказались в вагоне?
Ворон вновь взглянул на Сологуба.
– Их вот так и обнаружили? – Он обвел взглядом тела погибших.
– Ну да, – следователь не понял смысл вопроса. – В половине второго ночи прибыла сменная бригада, чтобы подцепить вагоны к составу. Бригадир железнодорожников поднялся в вагон и, обнаружив трупы, сейчас же сообщил дежурному по станции. А уже тот позвонил в милицию и комендатуру и своему непосредственному начальнику. Так и завертелось.
– Но тела никто не перетаскивал? – уточнил свой вопрос Ворон.
– Железнодорожники в один голос утверждают, что даже не прикасались к ним. А медэксперты работали уже при мне, – ответил Сологуб и добавил: – Да если бы трупы перетаскивали, остались бы мазки.
Ворон вспомнил, что нигде в вагоне не видел смазанных пятен крови, которые неизбежно должны были остаться при волочении. И все-таки картина преступления не укладывалась в версию о расстреле сослуживцев одним из караульных. Извинившись перед следователем, Ворон вернулся к покончившему с собой предполагаемому убийце. Он даже себе не смог бы объяснить, что надеется найти, тем не менее принялся методично осматривать труп. Поза солдата, место расположения входного пулевого отверстия и даже микроскопические ожоги вокруг раны, возникающие при выстреле в упор, – все указывало на самоубийство. Но когда Ворон уже собирался возвратиться к следователю, его внимание привлекла свежая
