обретенные женихи в мужьях оборачиваются гусями, а не лебедями, то ли сил богатырских у наших воительниц в избытке: не на мирную жизнь.

Но то идеальный мир. А реальный?

Не берусь судить да рядить, картина пестренькая и полосатенькая, и все же… глядя хотя бы на полки веселых вдовиц громокипящей современности… «Башмаков не износила!» – укорял принц Гамлет мамашу, выскочившую, после смерти его отца, замуж за братца Клавдия. А тут, можно сказать, и рулона пипифакса не истратив… Да еще статистика гадит: шесть разводов на десять браков…

Но то, чего нет на земле, – то и должно быть на небе! Ведь так?

Есть же у нас святая, ставшая святой из-за любви к мужу. Из-за любви, вмиг обрушившей в никуда все земные страсти и привязанности, кроме одной. Есть та, что отказалась длить земной сон без любимого, с нею Божьим законом соединенного, повенчанного. Без своего полковника певчего (что-то изумительное: и полковник, и поет! идеал какой-то!). И юродивая в красной кофте силой поэтического творчества народа становится Заступницей любви.

Пишут записочки: всех возрастов дамы, есть девицы совсем неблагообразные, раскрашенные, в неподобающей одежде, и они пишут, вряд ли о супружеской именно любви умоляя; записочки всовывают в щели кладки часовни. Вся утыкана воплями в бумажках. Нужно! Тут, на этом месте, у людей болит!

Ведь и в делах любви, супружества, подмога нужна и везение: а как же. Приданого нынче нет (вот кому мешало? Прекрасный был обычай – копить девочке приданое), стало быть, вся нагрузка – на личные качества.

Внешностью не выйдешь, не повезет – и все, пропадай, жизнь. Какая страшная нагрузка на личные качества! И вот они стригут, бреют, выщипывают, красят, моют, худеют, наращивают – а потом бегут к своей Ксении. На бегу шарфиком замотав бедовую голову: в царстве строгости с непокрытой головой не принимают. Ну, ладно. Ну, помаду сотрем, а потом сызнова намажем: у вас одно, а в миру другое, кто на меня без помады-то и взглянет?

Тут обнаружилось совсем смешное: оказывается, Ксению Блаженную избрали своей покровительницей… трансвеститы. Нашли основание – она же в мужскую одежду переоделась, мужнин мундир носила. Стало быть, и у эдакой земной загогулины, как трансвеститы, они считают, есть свой кусок благоприятствующего неба, свой благожелательный святой. К трансвеститам могут вполне присоединиться и актрисы амплуа «травести» – отчего бы им тоже не получить клочок благожелательного неба? Раз уж завелась такая область Божьего попущения.

Завелась или нет? Царство строгости ценит Блаженную Ксению за одно, а народная молва за другое. Царству строгости важен отказ от мирского имущества и странничество, а людскому сердцу нужна вся поэтическая история Ксении целиком, с безумием от любви, с мундиром Андрея Федоровича и деятельной послесмертной подмогой в делах супружества. А если небо к нам не сойдет, мы же станем штурмовать небо. И вот в культе Блаженной Ксении уже и не разберешь первоначального текста, так густо лежат на нем наслоения человеческой мечты.

Что мне нужно? Лишь одно:Замуж выйти, стать женою.Неужели и такоеЧеловеку не дано?

Печально недоумевала в зонге одна героиня Берта Брехта. Действительно, так просто: а вот не дано же, многим не дано. Счастье в браке – редкая птица. Никак не устроиться одними своими силами. Да и Ксения с мужем три года только пожила, а если бы двадцать? Кто знает? У Ксении Блаженной уйма работы: количество просьб по одному только Петербургу неимоверно, а ведь часовни и церкви Ксении стоят повсеместно. Святая, конечно, хлопочет. Те четыре брака из десяти, которые не распадаются и тихо накапливаются в глубинах ежегодной статистики, – вестимо, ее рук дело. Ксения-то помогает, но кто поможет Ксении? Осознаем грустный факт: земля более не питает небо святыми.

Да, и грязная, и грешная, и пропитанная кровью и пороками – но другой почвы для произрастания святых душ у неба нет. Иссякнут источники святости и блаженства здесь – наступит острейший кадровый дефицит и там. И тот процесс, что превратил молодую столичную замужнюю жительницу Ксению Петрову в Блаженную Ксению, заглохнет, прервется. Останутся только наши вопли и просьбы. А кто, спрашивается, будет обеспечивать небо кадрами?

– Призываете нас стать святыми?

– Ну, не так резко, граждане. Начнем с элементарной праведности.

Ведь чего нет на земле – откуда возьмется в небе?

Часовня стоит, свечечки горят, люди молятся. Ладно. Хорошо. Пришли в православную часовню, не к какой-нибудь ясновидящей Капитолине, из тех, что обещает «приворожу мужа навсегда и насмерть, разлука с разлучницей вплоть до отвращения, гарантия 100 %».

Здесь гарантий никаких нет. Здесь покоится та, в чьей жизни все было просто и честно.

Мужа любила.Потом овдовела.Все раздала.По миру пошла.

2007

Эдельвейс русской литературы

Феномен Тэффи[2]

«Какое очарование души увидеть среди голых скал, среди вечных снегов у края холодного мертвого глетчера крошечный бархатистый цветок – эдельвейс, – пишет в своих «Воспоминаниях» Тэффи. – Он говорит: «Не верь этому страшному, что окружает нас с тобой. Смотри – я живу»… Милое, вечно женственное! Эдельвейс, живой цветок на ледяной скале глетчера! Ничем тебя не сломить. Помню, в Москве, когда гремели пулеметы и домовые комитеты попросили жильцов центральных улиц спуститься в подвал, вот такой же эдельвейс – Серафима Семеновна – в подполье под плач и скрежет зубовный грела щипцы для завивки над жестяночкой…

Такой же эдельвейс бежал под пулеметным огнем в Киеве купить кружева на блузку. И такой же сидел в одесской парикмахерской, когда толпа в панике осаждала пароходы.

Мне кажется, что во время гибели Помпеи кое-какие помпейские эдельвейсы успели наскоро сделать себе педикюр…»

Даже переписывать эти ласковые, насмешливо-нежные слова – одно удовольствие. Они глубоки и умны. И при этом нисколько не агрессивны. Тэффи не говорит миру – Господи, какая ж это гадость из тебя вышла и какой ужас мне, тихому Божьему человеку, и всем нам, кротким, душевным, жалостливым, жить здесь. Названная многими исследователями «единственной в истории литературы писательницей-юмористкой», Тэффи просто поет свою очередную ладную песенку. Найдя в мире то, на чем глаз отдыхает, что душу успокаивает, веселит и радует, – милых женских «эдельвейсов». Всех этих Зоечек, Симочек и Катенек, чудесных российских дамочек дореволюционных лет издания, которых смела железная метла истории и которым осталось жизни – в миниатюрах их богини. Недаром они обожали ее.

«Здравствуйте! Ну! Что вы скажете за мое платье?»

Но, собственно говоря, и сама Тэффи – удивительный «эдельвейс» русской литературы. Среди суровых, бородатых, идейных вдруг вырос эдакий цветочек, красавица-умница, франтиха, брови полукружьем, глаза огромные, волосы пшеничные, на гитаре играет и песенки поет. Это в начале прошлого столетия было редкостью, прелестью – девушка с гитарой.

Все равно, где бы мы ни причалили,Не поднять нам усталых ресниц,К мысу радости, к скалам печали ли…

Все ценили – даже Николай Второй и Ленин. Все печатали, звали, ждали в гости, улыбались при встрече. Дурного слова никто не оставил. Беспримерный талант и беспримерная жизнь Тэффи заключают в себе словно бы какую-то надежду (ведь и звали ее – Надежда), вот будто где-то в плотном, жестоком, грубом облике мира дырочка завелась, и оттуда – теплом тянет, светом что-то посверкивает, что-то там нежное, трогательное, чудесное…

«Неживуч баран. Погибнет. Мочало вылезет, и капут. Хотя бы как-нибудь немножко бы мог есть!.. А шерстяной баран, неживой зверь, отвечал всей своей мордой кроткой и печальной:

– Не могу я! Неживой я зверь, не могу!

И от жалости и любви к бедному неживому так сладко мучалась и тосковала душа..

Так что же, наша Тэффи – это весть из царства души?

Вы читаете Женская тетрадь
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату