Она что-то знала

– Да кому нужно было убивать вашу поэтессу? Сейчас не как в девяностых, убивают только по делу.

– Ваше замечание справедливо, – согласилась Анна. – Но лишь для верхов нашего общества. Там действительно уже убивают, как вы выразились, «только по делу» – то есть из-за дележа огромных денег. Но внизу цивилизующий свет постепенно меркнет. Уменьшается и цена вопроса. Пожилую женщину вполне могут убить, например, из-за квартиры. Да вообще просто так могут убить.

– С квартирой чисто, – разъяснил Фанардин. – Квартира дочери. Дочь в Париже.

– Да, это у наших демократов уж обязательно – или дочь в Париже, или сын в Лондоне, – вставил мужчина Артур, удивив Анну некоторой игривостью ума. – Мои вот здесь, все четверо!

– Мои тоже здесь. Сын на Южном кладбище, а дочь – вон видите, за главным столом тусуется?

Высокая такая? Художник по костюмам, Ира Фанардина.

Наконец-то произошла идентификация. Якова Фанардина ещё помнили в городе, хотя он давно никуда не совался и тихо-интеллигентно пил в своём Комарове. Анна даже вполне отчётливо помнила его легкие, занимательные книжки, где она пропускала несносные описания военных действий ради крепко сколоченных любовных историй. Фанардин был писатель старой закваски и знал, что проза без женских образов – это не проза. Правда, все любовные истории Фанардина неумолимо заканчивались смертью героини – видимо, в жизни автора были обстоятельства, требовавшие подобной гиперкомпенсации.

Костюмы Иры Фанардиной сбили тему, и тень Лилии Серебринской обиженно удалилась – заговорили о спектакле. Спектакль, как осторожно сказал мужчина Артур, спавший из-за культурной жены во многих театрах страны и мира, был «современный», то есть абсолютно бессмысленный.

– Я удивлена, – объяснила Анна. – Издательский отдел театра попросил меня написать в буклет про Смутное время и царя Бориса. Я историк… Но в данном случае моя работа совершенно лишняя. То, что происходило на сцене, не имело никакого отношения к истории.

– К истории! – фыркнул романист. – Оно, то, что мы видели, вообще ни к чему отношения не имело. Вспомните хоть кровавых мальчиков. Я чуть не описался.

А нелишне заметить, что герои наши смотрели постановку оперы «Борис Годунов» М. П. Мусоргского, где несчастный царь, как вы помните, жалуется на муки нечистой совести. «И голова кружится, и мальчики кровавые в глазах...» — поёт он густым басом. Так вот, в финале спектакля, во время сцены смерти Бориса, сверху медленно опустилась громадная паукообразная конструкция и схватила царя металлическими лапами. Кровавые же мальчики в бархатных платьях появились в количестве двенадцати душ и образовали вокруг героя хоровод. Было от чего описаться.

– Так что вы хотите! – вздохнула Анна. – Это сейчас везде всё такое. Вы что, желали бы Кремлёвские палаты в натуральную величину, Годунова в соболях?

– Я бы согласился, – сказал Фанардин. – Я, может, завтра умру и никогда больше в оперу не попаду. Так мне, конечно, лучше бы по старинке, вот как вы говорите – Кремль, и чтоб в соболях, и чтоб задники писаные, и кубки из сусального золота, и бутафорские перстни на руках, и шаляпинский бас…

– И Самозванец на коне, и конь чтоб кучу наложил, – захохотал Артур. Профессия Анны его несколько отпугнула. Нет, он хорошо знал, что даже у запредельно учёных женщин это самое не на лбу, но не любил много разговаривать до. После – пожалуйста. А учёные дамы любят говорить до. Сами знают, что теряют таким образом три четверти возможных клиентов, но ничего не могут с собой поделать. «Мы поедем на Лидо, только после, а не до», – запрыгал в голове Артура дурацкий стишок.

– Да… – вспомнила Анна. – «Мы во дворце, как самозванцы»… Хорошие слова. А как дальше?

Мы во дворце, как самозванцы.
Придёт ли Смутному конец?
Кто остановит эти танцы.
Кто господам вернёт дворец? 

Эти простые слова отчего-то подействовали на мужчину Артура как ладан на чёрта. Наши предки, видимо, имели опыт наблюдения за реакциями чёрта на запах ладана и передали своим злосчастным потомкам знание того, что он – шарахается. Шарахнулся и Артур, не забыв, однако, в конце вечера сунуть Анне визитку на всякий случай. Анна положила её в маленькую чёрную сумочку, как в гроб.

На выходе из ……ского дворца Анна столкнулась с Фанардиным.

– Уходите, заскучали? – понимающе улыбнулась она.

Романист, не пьяный, но и не трезвый, очевидно, более всего хотел оказаться дома и добрать дозу. Он был из гипербореев, и отправлял его в лучший мир только цельный литр коньяку, а это ж разве наберёшь стопочками на приёмах?

– Скучно – не то слово. Тошно… или как в песенке поётся: мне моркотно, молоденьке, нигде места не найду. Давайте, Анечка, пройдемся немного – я совсем рядом живу, посажу вас на такси у дома, хорошо?

Да, хорошо придумал дедушка Яков: стоял тёплый влажный октябрь, а прогуляться добрым осенним вечером по Санкт-Петербургу – не репетиция ли это будущих вечных блаженств?

– Я очень рада с вами познакомиться, – сказала Анна. – Я вас много читала. Может, из-за вас и увлеклась историей. Вы так занимательно пишете!

Анна всегда говорила простые, ясные, даже банальные вещи, но с такой обаятельной, спокойно-свежей интонацией, так любезно и вместе с тем отчуждённо, что это обычно располагало собеседника в её пользу.

– Спасибо, детка, – ответил Фанардин. – Я и не спорю. Сколько сил я отдал этой шлюхе, чтоб её черти съели совсем, хотя она им, чертям, и родная дочь.

– Шлюхе? – переспросила Анна с опаской, решив, что старичок сейчас начнёт жаловаться на свое увесистое и успешное детище, художника Иру, которая проявила недюжинную фантазию, одев Марину Мнишек сегодняшнего спектакля в лиловый брючный костюм.

– Да, она шлюха, тварь, блядь… Имя её – занимательность. Занимательность! Вы когда-нибудь размышляли над тем, что это такое? Нет? А вот представьте, живут две женщины. Одна – честная, умная, работящая, чистая, вся из достоинств, короче. В Бога верит и отечеству служит. Ждёт избранника, которому отдаст всё и навсегда. И никого-то у неё нет, никто-то к ней не ходит! А рядом соседка, соседушка, гадючка – пустая, лживая, вся цена – рубль, и не верит она ни в Бога, ни в чёрта, и грешит она как дышит. А валят к ней – толпами. Потому что умеет когда надо грудку открыть, когда надо –