Пересмотрев описание масс, данное Ле Боном, Фрейд принимается за их классификацию, данную Тардом. Как и последний, он приходит к выводу, что нужно разделять неорганизованные массы, с одной стороны, от организованных, с Другой, изучение последних вызывает значительно больший интерес. Посредством ряда независимых суждений он присоединяется к французскому ученому в том, что касается функции иерархии, традиции и дисциплины., т. е. организации. 'Речь идет о создании у толпы способностей, которые были характерны именно для индивида и которые он потерял вследствие его поглощения толпой'. Это, конечно же, интеллектуальные способности.
Вот эта трудность и разрешена. Можно сказать, что стихийные, естественные толпы всегда оказываются бесплодными. Наоборот, искусственные, дисциплинированные толпы — село, партия и т. д. — проявляют себя плодотворными творцами культуры. Там, где одни регрессируют, другие прогрессируют. Фрейд предлагает изучать в первую очередь психологию искусственных толп. Они являются устойчивыми, длительно существующими. Обычно ими управляет видимый лидер. Черты, по которым они совпадают с семьей, позволяют установить аналогию между психоанализом и психологией толп, перейти от одного к другой. Такова истинная причина выбора Фрейда. Она не имеет ничего общего с мнимыми лакунами у Ле Бона.
Среди различных искусственных толп две наиболее близки к семье — это церковь и армия. Они ее принимают за идеал, имитируют до навязчивости и претендуют на то, чтобы реализовать в огромном масштабе то, чем семья является в малом: мир под покровительством отца и его сыновей. Совсем как в семье, они подчиняют ее членов внешнему принуждению. Те обязаны быть ее частью, хотят они этого или нет:
'Они несвободны войти или выйти из нее по своему желанию, а попытки бегства строго наказываются или подчиняются некоторым четко определенным условиям. (Эти попытки, помимо прочих, обозначаются как дезертирство, отступничество.) Нас интересует именно то, что эти высокоорганизованные толпы, определенным образом защищенные от всякой возможности распада, раскрывают перед нами некоторые особенности, которые в других толпах остаются в скрытом состоянии'.
Благодаря сделанному им выбору Фрейд в конечном счете создает область психологии толп, равнообъемную области общества и культуры. Но мы не очень
удивляемся этому. Скорее, нас удивило бы обратное. О реальном мире, таком, как его видит Фрейд, можно было бы сказать то, что говорил Борхес о воображаемом мире Тлена:
'Нс будет преувеличением утверждать, что классическая культура Тлена содержит одну- единственную дисциплину:
психологию, другие подчиняются ей. Я же сказал, что люди этой планеты принимают мир как серию психических процессов, которые развиваются не в пространстве, а последовательно во времени'.
Намек на Фрейда прозрачен. И даже если это не намек, описание не становится от этого менее точным и достоверным. Мы сейчас и обратимся к тому, что Фрейд так упорно отстаивает.
Глава 4. ТОЛПЫ И ЛИБИДО
I
Замечания предыдущей главы носят предваряющий характер. Они означают, что большинство изменений, красочно описанных различными наблюдателями, сводятся к одному и тому же: упадку психической жизни в толпе. Я напоминаю некоторые его проявления. Сознательная личность каждого стирается, верх берет эмоциональность. Толпа имеет тенденцию переходить к действию, в действиях выражать идею, овладевшую умами. Идеи и чувства всех ориентированы в одном направлении: толпа обладает психическим единством.
Примем это. Теперь речь идет о том, чтобы это объяснить. Каковы причины, побуждающие людей претерпевать глубокие изменения, когда они окружены другими людьми или составляют часть группы? Почему мы делаем своими, не желая и не зная этого, мнения и чувства наших друзей, соседей, вождей, сограждан? Почему, будучи людьми, разными и несхожими, собравшись вместе, мы стремимся стать людьми-массой, единообразными и похожими?
До сих пор психология толп объясняла эти различные проявления регрессии внушением:
'Как только массы образовались. — пишет русский психолог Бехтерев. — как только общий психический импульс их всех объединил, тогда внушение и взаимное внушение становятся решающим фактором для всех последующих событий'.
Но является ли внушение объясняющим понятием? Представляет ли оно собой явление первичное, ни к чему не сводимое, причину психических реакций любого человека? Мы с уверенностью можем сказать, что оно является определяющим фактором гипноза. Почему? Просто потому, что большинство людей более или менее внушаемы. Отсюда со всей очевидностью вытекает их естественная склонность к тому, чтобы позволять на себя влиять, выполнять данный им приказ и переходить от состояния бодрствования в состояние сна. Факты остаются фактами, о них говорят клинические наблюдения, лабораторные опыты или статистика. И эти факты позволяют нам утверждать одно: внушаемость — это свойство всех социальных существ, так же как тенденция падать вниз — это свойство тел, имеющих вес, или воспроизводство — это свойство живых существ.
Установить, что какое-то качество имеет общий характер — значит сделать важное открытие. Однако это означает лишь описать его, а не объяснить. Открыть, что все тела имеют тенденцию опускаться, а не подниматься или ориентироваться влево или вправо — значит определить природу тел как имеющих вес. Это не объясняет, ни почему они падают, ни согласно какому закону. Нужно еще понять силу гравитации и сформулировать закон Ньютона. Приступая к разрешению загадки внушения, Фрейд верно замечает, что к этому моменту внушение уже было описано и показан его всеобщий характер.
'Но мы все еще не располагаем объяснением относительно природы внушения, то есть условий, при которых можно подвергнуться воздействию без всякой логической причины'.
Я процитировал этот отрывок, чтобы напомнить, что с того времени, когда внушение было точно описано и доказана его эффективность, до той поры, когда Фрейд заинтересовался психологией масс, его применяли понемногу повсюду, не понимая механизма. Короче говоря, не было продвижения ни на йоту. А в научной сфере повторять одни и те же вещи — значит отступать. В этом случае внушение остается просто словом, скрытым свойством, как бы снотворным действием наркотика. Этого можно избежать. И для того, чтобы объяснить то, что связывает людей, составляющих толпу, а также те психические изменения, которым они подвергаются, Фрейд без лишних оговорок предлагает понятие «либидо».
В более конкретном варианте это понятие лучше известно в качестве ядра сексуальной любви. Оно охватывает и синтезирует все разновидности любви — любовь к самому себе, к детям, своим близким, своим идеям и так далее. Это слово, как и сам предмет, внушает страх. Особенно когда речь идет об определении природы связей, объединяющих людей в толпе, и цемента этих социальных отношений. Тард, как известно, тоже предчувствовал это. Он признавал, что в основе любой ассоциации лежит любовь, сексуальная или нет, симпатия одного человека к другому. Но Фрейд подходит к этому систематически. Он делает из либидо объяснительный принцип коллективной психологии.
Он не намерен отступать перед противодействием, которое он ожидает встретить. Тем более он не принимает сомнительного компромисса, заменяющего те откровенные слова, которые обозначают это явление, на слова 'с душком' или, наоборот, изящные. В этом и состоит установка других ученых, избегающих подлинного термина и ему советующих поступать также:
'Я и сам мог бы с самого начала делать то же самое, — поясняет он, — благодаря чему избежал бы немалого числа возражений. Но я не сделал этого, так как не люблю малодушно отступать: сначала поступаются словами, а кончают тем, что поступаются делами… и, наконец, тому, кто умеет ждать, не надо идти на уступки'.
Приходится думать, что большинство не умеет ждать, когда видишь, с какой стремительностью слово «либидо» испарилось из языка сегодняшнего психоанализа, потерявшись и растворившись в облаке парафраз, от латинских до математических.
Продолжим мысль Фрейда: именно под воздействием импульса любви образуются связи между
