После отлива приходит прилив. Ностальгия начина оказывать свое пленяющее воздействие. Она приукрашивает прошлое. Образ Моисея украшается тысячью добродетелей возвращается к евреям в качестве освободителя, непреклонного в своем упорстве, который открыл им веру и их — самим себе. Это привилегия каждого отца, каждого основателя, каждого прародителя генеалогии — определять перспектив До него не было ничего, после него все становится возможным. Как изобретатель искусства или науки, создатель или, по меньшей мере, его восстановитель, представляя собой исходную точку. Таковы Ромул, Робеспьер, Ленин и. Де Голль. Можно отдаляться, бежать от нее, но рано и. поздно приходится к ней вернуться. Особенно когда, как евреев, подталкивает чувство вины и когда хотят искупить с вершенное преступление.
С течением веков фигура Моисея становится все более и более величественной в их памяти, все больше занимает воображение. Более настойчивыми становятся угрызения совести, что его забыли. Так создаются условия, чтобы какой-то человек поднялся и воплотил в себе ушедшего, собрал всевозможную любовь. Надеть новые маски на старые лица — это способен далеко не каждый. Тем не менее, нашелся человек, сам еврей, который в достаточной мере обладал этим даром, чтобы осмелиться заменить Моисея- египтянина. Он решился довести до конца его дело. Это должен был бы человек огромной гордости, от которого исходила необычная сила и который внушал огромное доверие в эпоху, очень бедную на исключительные личности. Подчеркнем здесь одно: из последствий гипотезы убийства отца: первый вождь «чужак», который выбирает массу; второй — «коренной», выходец из нее. Мысли и чувства этой массы зрели в нем в течение всей его жизни. В атмосфере, которой она дышит, он узнает то, что его занимает, трогает, волнует. Нужно таю думать, что эти идеи стали достаточно ясными, простыми глубокими, чтобы он мог напомнить о них, не встретив такого же сопротивления, как в прошлом. Если эти условия сходятся, образ отца-основателя может воскреситься в лице сына, который воплощает его и заменяет.
Предположим, что у евреев первый Моисей, египетский принц, возродился в облике второго Моисея, древнееврейского жреца. Много времени спустя Библия создает объединенную фигуру, в которой соединились двое. Таким образом, она удаляет следы убийства отца, возрождая его в занимающем его место, как если бы это был единственный Моисей. Также она стирает основания виновности евреев по отношению к нему и освобождает их от угрызений совести. Вот что скрывает Ветхий Завет и что Фрейд надеется раскрыть.
Впрочем, мы знаем, что любое воскрешение имаго включает работу старого, забытого над новым. Эта работа выполняется согласно принципу coincidentia oppositorum, который смешивает и соединяет два верования, два чувства, два персонажа или двух противоречивых богов, родившихся при совершенно различных обстоятельствах и связанных с двумя различными формами социальной жизни. Точнее, все, что определялось безграничной властью отца и что было установлено союзом братьев и правом матерей, с которыми они объединились.
Нет ничего удивительного в том, что монотеистическая доктрина Моисея, возрождаясь, включает в себя определенное число элементов культа Яхве, который евреи приняли после убийства и в течение долгого периода упадка. Фрейд выражает твердое убеждение в том, что двойственность, которая обнаруживается в воссозданном союзе религии и еврейского народа, составляет решающее доказательство в пользу его интерпретации:
'Наши результаты могут быть выражены самой краткой формулировкой. Мы уже знаем проявления дуализма еврейской истории: две группы людей, которые вместе пришли создать нацию: два царства, между которыми эта нация разделилась; два имени богов в документальных источниках Библии. Мы можем прибавить к ним два новых: основание двух религий — первая, подавленная второй, но, однако, позднее победно воскрешенная у нее за спиной — и два основателя религий, которые оба носили имя Моисея и личности которых нам следует различать'.
Какая твердая уверенность положена в основу столь хрупкой конструкции! Очевидно, именно второй Моисей, покончивший с идолопоклонством, объединяет народ вокруг своего вождя и утверждает, если можно так сказать, официальное существование подрывных учений, проложивших себе путь подпольным образом. Без страха, боязни угрызений совести и выдающегося авторитета его личности ему никогда не удалось бы то, в чем первый потерпел поражение. Все же, чтобы преуспеть в этом, он должен был опираться на учение, ставшее теперь традицией. Ему больше не нужно было побеждать эмоциональное сопротивление народа религии Моисея. Напротив, ему нужно было овладеть подъемом этой традиции, направить в нужное русло силу, с которой она навязывала себя каждому, силу, превосходящую логику аргументов и требования Моисея. И заставить каждого осознать, что его истинная вера изменилась в какой-то отрезок времени.
'Стоит, — пишет Фрейд по этому поводу, — специально подчеркнуть тот факт, что каждая порция, возвращаемая из забытого, утверждается с особой силой, оказывает несравнимо большее влияние на людей из массы и выдвигает неоспоримое притязание на истину, против которого возражения логики бессильны: что-то вроде 'credo quia absurdum' [15].
Масса евреев, как и всякая другая, сопротивляется этому тем меньше, чем больше она терзается своими тяжелыми воспоминаниями, этими пагубными и расслабляющими вирусами души. Она уступает безропотно, она со страстью принимает то, от чего вначале резко отказывалась. Весь народ переходит от веры во многих богов, имеющей репутацию ложной, к вере, которая подразумевается истинной, — в единственного бога. Это третья и последняя фаза эволюции: обращение. Религия, навязанная одним человеком извне. принимается меньшинством и в итоге возрождается изнутри.
В течение некоторого времени она существует подспудно как идея в сознании ученого или художника. Она изменяет умы скрытым образом, никак себя не обнаруживая. Возрождаясь, она действует явно и оказывает сильное влияние на всех. Каждый еврей открыто идентифицирует себя с отцом вернувшимся к ним, с Моисеем. Он объявляет себя его сыном и его сторонником. Когда говорят о народе, что он возродился из собственного пепла, нужно бы сказать — из своей памяти Более точно, народ освобождается от воспоминаний о преступлении, которое полностью перевернуло его. Но без этого преступления ничего бы не было. Слова русского писателе Чехова здесь как нельзя кстати: 'Нет ничего хорошего на этой земле, что не имело бы первоисточником какой-то низости'. В психологии масс низость всегда была одна и та же: убийство своего отца.
V
С возвращением Моисея и обращением массы евреев в его религию заканчивается их доисторический цикл. Начинается время истории. В своем порыве они отказываются от инстинктов и перестают стремиться творить из человека кумира для человека, эту основу рабства. Бог, которого они почитают, царит в умах: невидимый, без образа, без имени. Это овладение инстинктами становится предметом гордости евреев. Из-за жертвы, которую они принесли — золотой телец, образы другие опоры религии — они считают себя избранным народом. По наследству и в результате повиновения этому богу они с тех времен остерегаются чрезмерного благоговения перед символами власти. Если этот народ имеет 'окостенелый затылок', согласно формуле Библии, то это для того, чтобы идентифицировать себя с непреклонным характером Моисея и из боязни упасть в его глазах.
Нужно остановиться на некоторых выводах. В самом деле, важно вспомнить, что, следуя нашей гипотезе тотемического цикла, мы наметили концепцию того, как меняется Истории и как происходят изменения в нас самих. Точнее, того, каким образом народ творит себя и вождь творит его. Эта задача возлагается, в основном, на 'великих людей' и на действующие меньшинства. Сотворение еврейского народа, пример которого у нас есть, благодаря Фрейду, совершается в три этапа.
Первый этап — это время появления новой доктрины, нового видения и энергичного, надежного, решительного человека, скажем, Моисея. Он выбирает массу людей, изгоев, как и он, так же, как Мао выбрал китайских рабочих и крестьян, которые рассматривали его как иноземца. Он открывает им свое видение и внушает его. Он становится их вождем, и они предпринимают путь мятежа. Закон страны, делающий из них людей вне закона или отступников, обрекает их на изгнание. Но всякое нововведение вызывает сопротивление в недрах самой массы, которую оно должно покорить. В конце концов, его отбрасывают, как и того, из-за кого происходит скандал. И евреи не исключение. Они избавляются от Моисея, убивая его, и от его доктрины, возвращаясь к идолопоклонству.
На втором этапе евреи, отныне объединенные своим преступлением, как первобытные братья своим, становятся с виду таким же народом, как и другие. Конечно, будучи кочевым, он перемещается, выковывает
