притворялись, будто не замечают сумасшедшей.
Мередит только что разошлась со своим приятелем и рада была выбраться на уик-энд из кампуса. Приятелем был преподаватель математики, проводивший в университете свой академический отпуск. У них завязался роман. Прядь волос, откинутая со лба в баре. Он сидит на крышке рояля, пока она играет. Рука, невзначай коснувшаяся плеча в темноте вечерней библиотеки. Из этого и не могло ничего выйти — и сердце Мередит не было разбито. Но секс с ним был хорош, и отношения, пока не прервались, доставляли удовольствие.
Все равно хорошо вернуться домой.
Они проговорили весь тот холодный снежный уик-энд. Мередит задала Мэри все вопросы о жизни и ранней смерти своей родной матери. Все, что хотела и боялась узнать. О своем удочерении, о самоубийстве матери — болезненные воспоминания, как осколки стекла, застрявшие под кожей.
Основное Мередит уже знала. Ее мать, Жанет, забеременела в последнем классе школы на джазовой вечеринке и даже не поняла, что случилось, пока не стало слишком поздно для аборта. Первые несколько лет им старалась помогать мать Жанет, Луиза, но ее ранняя смерть от рака оставила Мередит без опоры и защиты, и жизнь быстро пошла прахом. Когда стало совсем плохо, Мэри — дальняя родственница Жанет — стала брать девочку к себе, а потом стало ясно, что возвращаться для Мередит просто опасно. Когда два года спустя Жанет покончила с собой, пришлось официально оформить отношения. Тогда Мэри и ее муж Билл удочерили Мередит. Правда, у нее осталась прежняя фамилия, и она продолжала называть Мэри и Билла по именам, но теперь Мередит наконец почувствовала себя вправе считать Мэри своей матерью.
Тогда, в отеле «Пфистер», Мэри отдала Мередит фотографии и листок с нотами. На первой был снят молодой человек в солдатской форме, стоящий на деревенской площади. Темные кудрявые волосы, светлые глаза и прямой взгляд. Имени не было, только дата «1914», имя фотографа и название городка Ренн-ле-Бен, отпечатанные на обороте. На втором снимке — маленькая девочка в старомодном платьице. Ни имени, ни даты, ни места. На третьем была женщина, в которой Мередит узнала свою бабушку Луизу Мартин. Этот снимок, судя по одежде, был сделан позже — в тридцатых — сороковых. Луиза сидела за роялем. Мэри пояснила, что Луиза когда-то была довольно известной пианисткой. Пьеса, записанная на листке из конверта, была ее коронным номером. Она исполняла ее на каждом выступлении.
Впервые увидев фотографию, Мередит задумалась: быть может, знай она о карьере Луизы, не бросила бы музыку? Она не знала. И не помнила, чтобы родная мать, Жанет, когда-нибудь садилась за пианино или пела. Вспоминались только крики, плач и то, что приходило потом.
Музыка вошла в жизнь Мередит, когда ей было восемь лет, — так она думала. Открытие, что с самого начала было что-то, скрытое в глубине, изменило картину. В тот заснеженный день 2000 года мир Мередит изменился. Фотографии и ноты стали якорем, привязавшим ее к прошлому, и она уже знала, что придет день, когда она отправится на поиски.
Прошло семь лет, и день наконец пришел. Завтра она будет в Ренн-ле-Бен, в городке, который столько раз представляла мысленно. Она надеялась, что там есть что искать.
Мередит взглянула на часы — 00:23. Она улыбнулась.
Уже не завтра. Сегодня.
Утром не осталось ни следа ночных треволнений. Она с нетерпением ждала часа отлета. Что бы из этого ни вышло, несколько дней спокойного отдыха в горах — как раз то, что надо. Самолет в Тулузу вылетал после полудня. В Париже она сделала все, что собиралась, а начинать что-то наспех не хотелось, поэтому она немного повалялась в постели с книжкой, потом встала и позавтракала на солнышке в уже привычном баре и отправилась на обход обычных туристских достопримечательностей. Она побродила в тени знакомой колоннады на улице Риволи, обходя студентов с городскими рюкзаками и группы туристов, отслеживающих маршруты «Кода да Винчи». Постояла перед пирамидой Лувра, но длинная очередь отпугнула ее.
Она нашла себе зеленое металлическое кресло в саду Тюильри и пожалела, что слишком тепло оделась. Воздух был теплым и влажным, погода в конце октября словно сошла с ума. Мередит полюбила этот город, но сегодня воздух был отравлен выхлопами машин и сигаретным дымом с террас кафе. Она подумала, не выйти ли к реке, чтобы прокатиться на речном трамвае. А можно еще заглянуть в «Шекспир и K°» — легендарную книжную лавку на Левом берегу, ставшую чуть ли не Меккой для посещающих Париж американцев. Но настроения не было. По правде сказать, она бы не прочь пройтись по туристским маршрутам, будь там поменьше туристов.
Многие из мест, куда можно было бы зайти, оказались закрыты, так что Мередит, вернувшись к Дебюсси, решила еще раз побывать у дома его детства, на улице, которая в 1890-х называлась улицей Берлин.
Повязав куртку рукавами на пояс, она, уже не подглядывая в карту, находила дорогу в паутине улиц. Шла она быстро и целеустремленно, стараясь сворачивать туда, где не проходила раньше. Через пять минут остановилась и, прикрыв глаза козырьком ладони, подняла взгляд на эмалевую табличку с названием улицы.
И изумленно подняла бровь. Сама того не желая, она забрела на улицу Шоссе д'Антен. Мередит посмотрела по сторонам. Во времена Дебюсси в начале улицы, у площади Троицы, располагалось пресловутое кабаре «Гран Пен». Чуть дальше возвышалось здание XVII века — знаменитая больница Отель-Дье. А на том конце улицы, где она сейчас стояла, находилась известная книжная лавка Эдмона Байи, торговавшая эзотерической литературой. Здесь, в славные дни на переломе веков, сходились поэты, оккультисты и композиторы, обсуждали новые идеи, мистические теории и альтернативные миры. В лавке Байи молодому, резкому и независимому Дебюсси никогда не пришлось бы объясняться и оправдываться.
Мередит нашла взглядом номер дома, и сердце у нее сразу упало. Она стояла как раз на нужном месте — только смотреть здесь было не на что. Та же беда, что преследовала ее весь уик-энд. Новые здания вытеснили старые, новые улицы раздвинулись вширь, старые адреса поглотил неумолимый ход времени.
Под № 2 по улице Шоссе д'Антен числилось теперь безликое современное бетонное здание. И никакой книжной лавки. Не было даже таблички на стене.
Тут Мередит заметила узкую дверцу, пробитую у самого угла здания и почти невидимую с улицы. На ней от руки яркой краской было написано:
Ниже мелкими буквами приписка:
Рука сама потянулась к карману куртки. Она нащупала сложенный бумажный квадратик, забытую листовку, которую вчера всучила ей та девочка. Мередит вытащила листок и стала рассматривать картинку. Это была плохая, расплывчатая фотокопия, но сходство определенно присутствовало.
«Похожа на меня».
Мередит снова взглянула на вывеску. Теперь дверь оказалась открыта. Как будто кто-то, пока она отвлеклась, подкрался изнутри и сдвинул задвижку. Мередит шагнула поближе и заглянула в щелку. Тесная прихожая с лиловыми стенами, расписанными серебряными звездами, полумесяцами и астрологическими символами. Мобили из хрусталя, а может и стеклянные, вращались под потолком, отбрасывая искры света.
Мередит спохватилась. Астрология, хрустальные шары, предсказания будущего — ее на это не купишь. Она даже газетных астропрогнозов не читала, а ведь Мэри проделывала это как ритуал каждое утро за чашкой кофе.
Мередит этого не принимала. Мысль, что будущее уже здесь, уже записано заранее, казалась бредовой. Какой-то фатализм, как будто отказываешься от ответственности за собственную жизнь.
Она отступила от двери и разозлилась на себя. Ну что она здесь топчется? Надо идти дальше,
