сведения, что успели собрать, ведя за этим спортсменом наблюдешь.
— Итак, нужен Федосюк, обвиняемый в покушении на убийство и подозреваемый в убийстве Черноусовой, — Иволгин в конце разговора даже мрачновато пошутил: — Задержим этого зверюгу — наша с подполковником поездка в Киев пройдет, как увеселительная прогулка.
Для быстрого задержания, точнее, для того, чтобы найти Федосюка, нужны были не мизерные силы райотдела. Эту проблему майор взял на себя, как и переговоры с прокурором. Валентина же усадил за стол — сам отправился к подполковнику Никулину, приказав:
— Свяжись мигом с группой, которая рыщет сейчас по городу в поисках Федосюка.
Скворцов тщетно, минут пять, крутил телефонный диск. Ночь на дворе, пусто и глухо. Набрал номер дежурного облуправления внутренних дел. Ответил майор Киричук, как всегда, корректный, готовый и выслушать, и помочь. Свой брат, сыщик в недавнем прошлом. Одолели болячки, потому только и оказался в дежурных.
— Приветствую, Валентин. Какие проблемы?
— Не могу выйти на группу, работающую над моим объектом.
— Сейчас попробую по рации связаться.
— Уже пробовал…
— У тебя рация, извини, хреновая.
— Минуту, я в кабинете Иволгина, если вдруг прервется связь.
— Тогда я даю отбой. Жди.
Положив трубку, Валентин впервые, а ведь далеко не новичок в угро, почувствовал, как часто и громко бухает сердце. Он был собран и зол. Понимая, что злость необходимо подавить в себе, впереди — напряженная работа, которая немыслима без ясной, трезвой головы, он позвонил Инне. Она ответила тотчас.
— Здравствуй, это я. Не разбудил?
— Нет-нет. А если бы трубку подняла мать?
— Естественно, дал бы отбой.
— Плутишка-зайка серенький. Ты откуда, с работы?
— Да. Извини, закрутился. Хотел услышать твой голос. Завтра позвоню.
— Завтра мы собирались в кино. Ладно, я только хочу спросить: а на свадьбу собственную ты найдешь время? Ты уже доложил начальству? Или ты отложил свадьбу до лучших времен?
— Каюсь, винюсь, я вообще, знаешь, кругом и во всем виноват. Завтра, видимо, будет у нас жарко, как и этой ночью. Но я непременно позвоню. Помню, люблю, целую. Прости, надо кончать, жду звонка.
— Валечка, береги себя. Мне очень тревожно. До звонка?
Телефон, еще хранящий тепло голоса, спокойного дыхания Инны, сразу же затрезвонил.
— Слушаю, Скворцов!
— Дежурный по управлению передал, что ты нас разыскиваешь.
— Вы далеко? Вышли на след?
— Увы! Этот пострел везде успел. Как в анекдоте: и тут его нет, и там его нет. Но — был! А мы в десяти минутах от вашей райрезиденции.
— Тогда, может, не по телефону? Крепко все закручивается и времени в обрез. Да и, сами знаете, «уши» есть и в наших кругах!
— Это — знаю. Лады, еду, тут на стреме есть кого оставить.
— Спасибо. Сейчас кофе приготовлю.
— Ну, нечего хозяйничать в чужом кабинете.
— Простите, но… Нет, нет, я не вам. Жду. Кофе будет.
— Так-так, ты уже здесь, без меня, приемчик устраиваешь, — Иволгин, хмурясь, пересек кабинет, остановился у стола. Взгляд майора, бесспорно, был далеко не мрачен, глаза скорее смеялись.
— Я подумал: человек ночью, с холода…
— Все правильно. Включай чайник, да воды вначале набери, там на дне осталось, а нас здесь соберется целый коллективчик. Сейчас будут начальник следственного отделения, пару наших орлов. Должен и Иванцив подъехать, послал за ним машину. Подполковник одобрил план действий. Ну, заяц, погоди!
Через десять минут они пили кофе, образуя довольно-таки живописную группу. Посторонний, попав в этот кабинет, вряд ли смог бы определить, кто и зачем здесь собрался в поздний час: возраст — разный, все — в гражданской одежде, кабинет невыразительный: на полке — бюст Пушкина, на стене — плакат-шутка о вреде курения. Но все они хорошо понимали друг друга, и, главное, умели думать вместе. Когда, наконец, определились в деталях совместной работы, Иволгин, как гостеприимный хозяин предложил:
— Может, еще по чашке кофе? Чтоб не зевалось…
Отказались все, кроме Иванцива. Валентин подчеркнуто старательно отмерил в довольно объемные, не кофейные керамические чашки по две чайные ложки растворимого индийского кофе, по ложке сахара, — в этом их вкусы были схожи, залил кипятком, размешал до появления пенки.
— Ты, Скворцов, способный малый, — заметил Иванцив. — Пора бы тебя женить, вполне созрел. Жену сумеешь обслужить.
— Я как раз думал…
— Ну, думки оставь, Валентин, до более спокойных времен. Сейчас не до лирики, — отрезал Иволгин.
— Жена в нашем деле не помеха — только психологическое затруднение, — судя по этим словам, Иванцив уже преодолел продолжительную горечь собственного развода.
— Не совращай парня, старый циник-философ. Ну, пошли? Кажется, ничего не упустили.
— Я думаю, следовало бы организовать пост в больнице, где находится ваша разведчица, — одеваясь, сказал Иванцив.
— Пост? Ну, все-таки у нас не сицилийская мафия, — проронил несколько скептически майор.
— Да, у нас — собственная. Но ты заметил, как наше здоровое советское общество упорно перенимает именно худшие образцы западной жизни? Доживешь, Валентин, может быть, до того, что и у нас мафия пойдет в открытую — стрелять, взрывать, похищать.
— Вот уж нет, я таким долгожителем быть не желаю, — отказался Скворцов. — А может, действительно нужен пост в больнице? Хотя Маша там под постоянным наблюдением, в этой палате — круглосуточно свет, неотлучно люди из персонала. И все же пост нужен! Раз — безопасность Маши, два — Федосюк сам либо некто из подосланных им мог узнать, что ее увезли без сознания, но живую. Зевак было при этом немало. Вот и выход на след. Поставим реанимацию на прослушивание?
— Уже сделано, — отозвался Иванцив. — Вы об охране позаботьтесь.
Они опоздали примерно на четверть часа. Еще раньше, два часа назад, дежурный врач реанимационного отделения распорядился перевести Машу, пришедшую в себя, в другую палату, чтобы она спокойно поспала.
— Дрянь недобитая! И что теперь делать? Меня же, как пить дать, уже ищут-свищут, — Федосюк нервно кружил по комнате, обставленной с претензией на вкус, но больше свидетельствующей о тугом кошельке хозяина.
Хозяин квартиры, лет тридцати с небольшим, выглядел вполне интеллигентно: черная, ухоженная бородка, быстрые карие глаза, крупный, но хорошей лепки нос. Портили впечатление уши, слишком заметно отстающие от черепа, слишком розовые. Он, сидя в кресле, спокойно курил, наблюдая за Федосюком. Тот резко остановил свое кружение, почти крикнул:
— Что ты молчишь! Ждешь, пока я слиняю отсюда? Такой гость — хуже татарина?
— Жду, когда, наконец, утрешь сопли и будешь готов к мужскому разговору.
— Я же пришел к тебе за советом. Но, черт побери, земля горит под ногами, именно такое ощущение. «Тачку» поставил метрах в трехстах от дома, но… Они же там, в милиции, не все олухи, а «Жигуль» — не иголка в сене.
— Кстати, знаешь, как найти эту самую иголку в сене? Сжечь стог.
— Не врубился.
