Старая дорога обрывается только один раз, там, где крутой берег внезапно перерезает узкий овраг шириной около километpa. Расщелина тянется на восток до самого горизонта — неправдоподобно, искусственно прямая.
На моих картах, полученных до Лихорадки, нет ничего подобного. Однако, когда я подъезжаю ближе, на мелководье, причина становится ясна. Холм угольно-черного вещества тянется прямо посредине долины, вздымаясь над песком и водой, подобно спине затонувшей змеи.
— Лестница в небо, — говорит Мариам, заглядывая в долину. — Когда-то была. — Ее голос выражает какие-то эмоции, какие именно — я не могу определить.
Она оборачивается ко мне, явно различает сквозь мою вуаль, что я озадачен.
— Космический лифт, — сухо объясняет она, пользуясь современным выражением базарного арабского языка.
Теперь я понимаю. Я киваю и снова смотрю на черно-серую ленту. Это часть подвесного кабеля — много лет назад сорок тысяч километров такого кабеля соединяли Ипполиту со звездами, он был оборван, когда экваториальную станцию на орбите планеты разрушили, устроив карантин.
Если у меня здесь все получится, людям придется принять жестокую правду о том, что многие миллионы жителей Ипполиты можно было бы спасти — если бы внешние силы, такие как Консилиум и Республика Эревон, вместо карантина занялись бы эвакуацией. Но с этим уже ничего не поделаешь.
Нам приходится проехать много километров вглубь материка, прежде чем вода становится настолько мелкой, чтобы мы смогли перейти залив вброд.
Старый Хайминг — это длинный зеленый остров, увенчанный бело-голубой шапкой, расположенный посредине широкой коричневой реки. Отрера[10] течет в направлении с севера на юг две тысячи километров, затем поворачивает налево — чуть-чуть южнее города — и впадает в восточный океан Ипполиты. Вдоль восточного берега реки, на территории Тиешана, тянутся металлические и бетонные конструкции, горизонт затянут дымом.
Здесь, на западном берегу, расположен торговый город из низеньких бедных бурых домишек — все они, по-видимому, сооружены из глины или досок, очень ветхи и непрочны. Городишко производил бы удручающее впечатление, но верхушки крыш украшены развевающимися разноцветными флагами, в воздухе носятся запахи земли, речной воды и специй, улицы полны людей, все они кричат, смеются и торгуются на эзхелер, арабском и китайском языках.
Я оставляю Мариам на речном вокзале, где лодки, следующие на север, останавливаются, прежде чем продолжить путь вверх по реке.
Она задерживается на сходнях.
— Возможно, это мой последний шанс, знаешь ли, — говорит она.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне тридцать шесть, — отвечает Мариам. — У меня нет ни дочерей, ни внучек. Вот почему я еду на север.
В Эретею. Вглубь белого пятна на карте, в центр причинно-следственной аномалии. Туда, где находится моя цель. Я не знаю, что сказать, и говорю лишь:
— Надеюсь, тебе повезет, если на то будет воля Господня.
— Если на то будет воля Господня, — эхом отзывается она.
— Возможно, когда-нибудь я тоже отправлюсь на север, — добавляю я.
Она смеется, затем неожиданно обнимает меня, прижимается щекой, скрытой за вуалью, к моему лицу.
— Ты еще слишком молода, доченька, — говорит она мне. — Сначала поживи для себя.
На корабле раздается звук свистка, и Мариам отстраняется. Достает из мешка ручку и листок бумаги и царапает на нем имя и адрес. Она протягивает бумажку мне, и я читаю: «Доктор Айсан Орбэй, 23 Марпесия[11]4, Фемискира».
— Моя подруга, — объясняет она. — На тот случай, если ты окажешься недостаточно умной, чтобы послушать меня.
Затем корабельный свисток звучит снова, и Мариам уходит, ведя свою лошадь по сходням.
Торговка мулами из Тиешана по имени Жу Силинг покупает моих животных так дешево, что я страшно расстроился бы, если б заплатил за них из своего кармана. Мулы, лишившись своих «гибридных» генов, размножаются на Ипполите лучше, чем где-либо еще, иначе Аминам никогда не удалось бы обзавестись своими двумя животными; но на южных нагорьях Аэллы, вдали от центра аномалии, они плодятся не лучше людей. Поэтому женщины вроде Жу, которые могут доставлять скот издалека, с севера, обладают большой властью.
Я взваливаю тюки с кокой на плечи. Я невысокого роста — Мариам, например, выше меня, — но я выше большинства женщин на улицах Восточного Хайминга. Когда я несу тюки на рынок коки, толпа расступается, образуя широкий проход.
Мей Юинь едва произнесла двадцать слов с того момента, как я представился ей на рынке коки. Она шествует на некотором расстоянии впереди меня — идет быстро, словно хочет, чтобы я отстал от нее, или, по меньшей мере, чтобы нежелательное знакомство со мной было менее очевидным.
Но это бесполезно: я единственный представитель народности Эзхелер на мосту Хаймингдао, и я невольно привлекаю к себе внимание.
Широкий мост усажен древними деревьями гинкго; тротуар у нас под ногами покрыт слоем опавших листьев, зеленовато-золотистых и мягких, словно цветочные лепестки. Проезжающие автомобили создают вихри во влажном воздухе, и кружащиеся листья словно танцуют какой-то экзотический danse de сагасtere.[12]
— Что это? — спрашиваю я, указывая вперед, на южную оконечность острова, где вместо бело- голубого города тянется широкий зеленый холм, усеянный серыми сооружениями. На гребне его в свете низкого закатного солнца что-то отливает золотом.
Юинь смотрит в указанном направлении.
— Там похоронены все мужчины, — отвечает она. Она недовольна моим появлением.
Я не знаю, что выдало меня. Что-то в моем голосе, походке, что-то в очертаниях моего тела, едва заметных под складками бурки. А возможно, то, что из всех женщин Ипполиты Мей Юинь единственная видела мужчину собственными глазами.
Я резко останавливаюсь.
Юинь делает еще несколько шагов, затем тоже останавливается и оборачивается.
— Послушай, — говорю я по-арабски, — я здесь не для того, чтобы доставлять тебе неприятности. Я здесь не для того, чтобы угрожать тебе. И, уж конечно, не затем, чтобы тащить тебя обратно, если тебя это волнует. Мне просто нужна кое-какая информация. И если ты мне ее не дашь, я обойдусь.
Она окидывает меня долгим, жестким взглядом. На мгновение лицо ее смягчается — затем снова каменеет.
— Ты здесь, и это несет угрозу всем жителям этой планеты, — отвечает Мей Юинь. — Твое присутствие опасно.
Затем она отворачивается и идет дальше.
После этого я не жду, что Юинь станет скрывать мою личность от своей партнерши. И верно, когда мы приходим к ней домой — это старый, но чистенький двухэтажный блочный дом, спрятавшийся за увитой виноградом стеной, в одной из узких аллей на восточной стороне Хаймингдао, — первые слова, с которыми она обращается к сожительнице, следующие:
— Ливэн, у нас гость. Он с Земли.
Она говорит это на арабском. В разговорном китайском мужской и женский род не различаются.
— Язмина Танзыкбаева, — представляюсь я.
— Это не настоящее имя, — говорит Юинь.
