еще почки лосей и бизонов, сразу же вырывая их из еще теплой туши только что убитых животных. Иногда они пьют кровь, вытекающую из ран, объясняя это тем, что кровь животных хорошо утоляет жажду и очень питательна.
Насытившись обильным ужином и немного отдохнув, потому что спать оказалось совершенно невозможно из-за комаров, мы снова двинулись в путь и, пройдя около десяти миль, наконец добрались до долгожданной цели нашего путешествия — реки Коппермайн.
Глава девятая
К моему удивлению, река оказалась совсем не похожа на описание, которое ей давали индейцы в фактории. Вместо того чтобы быть достаточно широкой и пригодной для судоходства, как можно было заключить по их словам, по ней, по крайней мере в этом месте, с трудом могло пройти разве что индейское каноэ. Тут она была не шире ста восьмидесяти ярдов, забита мелями, а вниз и вверх по течению можно было невооруженным глазом различить три водопада.
У самого уреза воды растет немного леса, но на вершинах холмов, окаймляющих по обе стороны реку, нет ни деревца. По-видимому, раньше леса было больше, но несколько лет назад тут прошел пожар, и теперь на каждое живое дерево приходится по десять сухих. Стволы их так искривлены и низкорослы, что даже в прежние времена мало на что годились, разве только на дрова.
Вскоре по прибытии на берега Коппермайн трое индейцев были отправлены на разведку, чтобы разузнать, нет ли вниз по реке эскимосских поселений. Мы двинулись медленно в ту же сторону и разбили лагерь примерно через три четверти мили, после чего большинство индейцев отправились на охоту и добыли несколько мускусных быков и оленей. Остаток дня и всю ночь они разрезали мясо на тонкие полоски и сушили у костра.
Продовольствия у нас было достаточно, оленей и другой дичи здесь водилось множество, и я терялся в догадках, не умея объяснить столь удивительную рачительность моих спутников. Но вскоре мне объяснили, что провизия запасалась из предосторожности, чтобы не стрелять и не разводить костер до самого устья реки и не спугнуть случайно местных жителей.
Мы снова выступили в путь 15 июля, и я принялся за исследование реки, причем мне удалось составить описание только десяти миль, после чего проливной дождь заставил нас сделать остановку. Ночевали на самой северной оконечности леса, а дальше до самого моря простирались голые холмы и обширные ровные пятна болот. За время пути я нашел, что река совершенно забита мелями, а местами так сужалась, что обнажились еще два больших порога.
На следующий день погода улучшилась, и я внимательно осмотрел десять миль берега вниз по течению, но река по-прежнему была мелкой и порожистой.
К полудню трое разведчиков возвратились и сообщили, что на западном берегу видели пять конусообразных палаток эскимосов. Они говорили также, что обстановка очень подходящая для внезапного нападения и что палатки стоят всего милях в двенадцати ниже по течению.
Индейцы совершенно перестали интересоваться топографической съемкой местности, которую я вел, и сразу занялись обсуждением, как лучше ночью подкрасться к несчастным эскимосам и перебить их всех во сне. Для выполнения своих кровавых замыслов индейцы решили как можно скорее переправиться через реку. Поэтому, как только они подготовили к бою ружья, копья и щиты, мы тут же переправились на противоположный берег.
Сразу, только ступив на берег, индейцы принялись раскрашивать свои щиты: одни рисовали солнце, другие — луну, третьи — всевозможных хищных зверей и птиц, четвертые — совершенно фантастических существ, которые, по их наивным поверьям, населяют основные элементы природы — Землю, Воду и Воздух.
Когда я спросил, для чего они это делали, мне сказали, что каждый воин изображал на щите то существо, на помощь которого больше всего рассчитывал в предстоящей битве. Некоторые довольствовались одним рисунком, другие, по-видимому сомневаясь в силе своих покровителей, покрывали весь щит до самого края группами похожих на иероглифы картинок, понятных только им самим.
Покончив с этой процедурой и отдав дань своим предрассудкам, они направились, крадучись, к эскимосскому поселению, а я последовал за ними. Так как мы избегали взбираться на возвышенные места, это удлинило путь, а условие двигаться только по низинам заставило нас идти, с трудом вытаскивая ноги из липкой мергельной глины этих заболоченных низин, порой доходившей нам до самых колен. Однако наш маршрут, хотя и очень путаный и извилистый, не уводил далеко от реки, поэтому я мог по-прежнему ее видеть и пришел к заключению, что здесь она была столь же несудоходна, как и на ранее описанных участках.
Стоит отметить, что отряд индейцев, хотя они ни в коей мере не были приучены к дисциплине, повиновению, приказам и вообще к военным действиям, вел себя в этот зловещий час согласованно, объединенный общим чувством ненависти. Все проявляли готовность следовать за Матонаби, вставшим во главе отряда по совету одного старейшины Медных индейцев, присоединившегося к нам уже на Коппермайн.
Теперь интересы были общими и ставились превыше всего, индейцы делились друг с другом даже необходимым. Те же, кто обладал большим, гордились, что могут дать на время или даже насовсем то, в чем испытывали нужду другие, — право собственности на полезные вещи как бы перестало существовать.
В отряде насчитывалось гораздо больше индейцев, чем могли вместить пять эскимосских палаток; снаряжение индейских воинов заведомо превосходило возможности бедных эскимосов, поэтому все шло к поголовной резне, если только милостивое Провидение не сотворит чудо для их избавления.
Местность позволяла нам оставаться в укрытии скал и холмов вплоть до самых палаток — теперь нас отделяло от них не больше двухсот ярдов. Там мы на некоторое время залегли, наблюдая за эскимосским поселением, там же индейцы предложили мне дожидаться конца схватки. Однако я никоим образом не мог на это согласиться, потому что рассудил, что внезапно разбуженные эскимосы начнут разбегаться в разные стороны, а если найдут меня тут одного, то, не сумев отличить меня от врагов, вполне могут напасть, если поблизости не окажется защитника.
По этой причине я решил пойти вместе с индейцами, заявив им решительно, что не стану участвовать в человекоубийстве, которое они намеревались совершить, а оружие буду применять только для защиты своей жизни, если это окажется неизбежным.
Индейцев мое решение, похоже, не рассердило. Один из них тут же вручил мне копье, другой дал тесак для защиты; щит для меня изготавливать времени не было, да я и не хотел тащить с собой этот бесполезный кусок дерева, который мог оказаться только помехой.
Пока мы лежали в засаде, индейцы сделали последние необходимые, как они считали, приготовления перед боем. Заключались они в основном в раскрашивании лиц черной или красной краской, иногда смесью красной и черной. Чтобы волосы не падали на глаза, их стягивали и перевязывали на лбу или на затылке или коротко обрезали. Затем индейцы решили устранить все, что мешало быстрому бегу. Для этого они сняли лосины и либо обрезали рукава курток, либо закатали их до самых подмышек. Хотя над нами вилось неописуемое количество комаров, некоторые индейцы совсем скинули куртки и приготовились вступить в бой почти нагими, только в передниках и мокасинах.
Опасаясь, что и мне придется спасаться бегством вместе с остальными, я посчитал разумным тоже снять лосины и шляпу и перевязать сзади волосы.
К тому времени как индейцы путем описанных приготовлений придали себе устрашающий вид, перевалило за полночь и настало 17 июля. Все эскимосы уже скрылись в своих палатках, и индейцы сочли момент подходящим. Они выскочили из засады и ринулись на несчастных жертв, не подозревавших о нависшей над ними угрозе до тех пор, пока индейцы не подбежали к самым палаткам. И перед моими глазами началась кровавая бойня. И по сей час я не могу вспоминать картины той жуткой ночи без слез и сострадания.
Убив всех эскимосов, индейцы обнаружили еще семь эскимосских палаток на правом берегу реки. К
