много, но лосей, напротив, мы почти перестали встречать и с 3 апреля не добыли ни одного.
Двенадцатого видели несколько летящих на север лебедей. Это были первые перелетные птицы с начала весны, если не считать нескольких снежников (юнко зимних), всегда летящих впереди перелетных стай и весьма верно называемых предвестниками весны.
Четырнадцатого апреля мы снова подошли к излучине Тлевиазы и стали лагерем рядом с палатками нескольких семей северных индейцев, занимавшихся ловлей оленей в силки.
У беззащитных чужаков не было ни единого ружья. Варвары из нашего отряда их беззастенчиво ограбили и не замедлили тут же учинить над ними насилие, причем не поддавались ни на какие мои уговоры, когда я пытался воззвать к их жалости.
Здесь, среди несметных оленьих стад, мы задержались на десять дней, чтобы заготовить мяса и жира в дорогу, потому что, по словам индейцев, дальше оленей не будет до самой тундры. За время стоянки индейцы доделали остовы каноэ и кончили заготавливать шесты для летних палаток.
Пока мы занимались этими делами, оттепель местами обнажила землю, а на быстринах рек появились разводья. Теперь мы уже со дня на день ожидали прилета гусей, уток и других птиц.
Снявшись с лагеря 25 апреля, мы прошли в тот день двадцать миль на восток. Но, так как не все женщины успели нас нагнать, снова остановились на два дня. Затем, собравшись все вместе, опять двинулись и переправились через Тлевиазу на том же месте, где в прошлом году делали остовы для каноэ.
Утро 1 мая выдалось ясным и тихим, с сильной оттепелью, и мы успели пройти восемь или девять миль, когда вдруг обрушился снегопад, а с северо-запада налетел буран. Непогода нас настигла, лишь только мы успели взобраться на вершину голого холма. В надежде, что когда пронесется шквал, ветер сразу уляжется, мы сели и стали ждать. Но с наступлением ночи ветер набрал ураганную силу, и уже невозможно было стоять под его порывами. Пришлось лечь на землю, хотя мы не имели никакого укрытия, кроме поставленных против ветра на ребро саней, связок шестов и каркасов каноэ. Это нам мало помогло, только ветер нанес над нами большой сугроб высотой около трех футов. Ночь была не очень холодная, и вскоре я и все остальные оказались лежащими в лужах воды от растаявшего от тепла наших тел снега.
К счастью, наутро погода улучшилась. Теплые лучи солнца высушили нашу одежду, и мы двинулись дальше. До 5 мая успевали совершать большие дневные переходы, но в этот день стояла такая духота, что мы прошли только тринадцать миль и остановились вблизи того же холма Черного Медведя, который видели прошлой весной.
На следующий день мы узнали, что поблизости находится еще одна группа индейцев, направляющихся в крепость с мехами. Прослышав об этом, Матонаби отправил к ним гонца с сообщением о своем желании взять их под покровительство. Вскоре они присоединились к нам, что полностью отвечало распространенной среди индейских вождей, собирающихся посетить факторию, практике собирать вокруг себя как можно больше спутников — они давно поняли, что, чем больше их кортеж, тем с большим почетом их примут белые. И действительно, европейцы, плохо знакомые с обычаями и поведением индейцев, укрепились в слишком преувеличенном мнении насчет их вождей и влияния их на соплеменников. Европейцы думают, что все люди, сопровождающие вождя на факторию, служат и повинуются ему всегда. Однако на самом деле это нисколько не соответствует истине, а влияние этих великих вождей за стенами крепости никогда не простирается дальше членов их собственных семей. Знаки внимания, оказываемые им соплеменниками на территории Форта, объясняются исключительно выгодой для этих последних.
На вождей, когда они находятся на фактории, ложится выполнение одной малоприятной задачи — они не только обязаны выражать интересы остальных, но и попрошайничать, добиваясь подарков для своих друзей и родных, а кроме того, для тех, кого есть причина опасаться.
Если комендант почему-либо отказывает им в подарке, хотя бы он даже предназначался самому ничтожному члену отряда, вожди обижаются не на шутку и становятся в высшей степени несговорчивыми, хотя прежде могли выказывать свою рассудительность и благоразумие. Даже если они получат впятеро больше за свои меха, то и тогда не перестают просить чего-нибудь еще и почти никогда не покидают факторию полностью удовлетворенными.
В качестве доказательства своих слов я могу рассказать о случае, когда в бытность мою управляющим крепостью Матонаби, мой бывший проводник, привел большую группу индейцев. После обычных приветственных церемоний я одел его как капитана 1-го ранга, а также одарил одеждой всех его шестерых жен. Но за время пребывания в крепости он выпросил у меня семь лейтенантских и пятнадцать солдатских мундиров, восемнадцать шляп, восемнадцать рубашек, восемь ружей, сто сорок фунтов пороха с положенным припасом пуль и кремней, а также множество топоров, ножей для резки льда, пил, тесаков, обычных ножей, большой запас табака и без счета других мелких предметов общей стоимостью семьсот бобров. И все это предназначалось для его спутников, помимо подаренных лично ему товаров общим счетом четыреста бобров.
Но самым чрезмерным показалось мне требование дать пуль, дроби и двенадцать фунтов пороха, табака и иных вещей для двух индейцев, тянувших за собой его палатку и остальной скарб зимой. Я не склонен был удовлетворять это требование, намекнув, что вознаграждение за эти услуги он должен был выделить сам. Тут же Матонаби заявил, что не ожидал встретить отказ в столь пустячной просьбе и что впредь понесет пушнину туда, где ему заплатят за нее настоящую цену. Тогда я замял неловкость, согласившись все-таки дать ему требуемое, но случай этот считаю весьма показательным для поведения индейцев и их понятия о честности.
Матонаби и остальные индейцы, направлявшиеся в крепость, решили оставить стариков с маленькими детьми дожидаться своего возвращения под охраной нескольких индейцев-воинов с наказом двигаться в тундру к реке Катавачага. Там им следовало ожидать тех, кто отправился с пушниной на факторию.
Одиннадцатого мая мы вновь пустились в путь и двигались теперь гораздо быстрее, заночевав уже у реки Дубонт. По дороге, днем, мы побросали свои снегоступы, но санями еще можно было пользоваться, особенно при переправах по льду рек и озер.
Двенадцатого мы приступили к постройке каноэ. Обшив их берестой к 18 мая, двинулись дальше по льду реки Дубонт. 21-го, после переправы через северо-западный залив озера Уолдайа, нескольким индейцам пришлось отправиться обратно из-за недостатка припасов. Дичь попадалась только изредка, и, с тех пор как мы разделились, оставив женщин и детей, позади, ничего добыть нам не удалось, не считая пяти-шести гусей.
Двадцать второго числа охотники подстрелили четырех оленей, но нас по-прежнему было слишком много, и мяса едва хватило на один раз. 25-го мы пересекли озеро Сноубёрд и к вечеру вышли за пределы лесов, заночевав в тундре. Там от нас откололась и направилась по другому маршруту еще одна группа индейцев, у которых кончились порох и пули.
В последние дни мы совершали большие переходы с очень тяжелой поклажей и к тому же испытывали изнуряющий голод, поэтому некоторые мои спутники, совсем ослабев, даже побросали свои узлы с пушниной. Многие от истощения уже не могли поспевать за остальными. А так как у них не было ни ружей, ни огневого припаса, то их существование всецело зависело от удачи в рыбной ловле. Рыбы тут водилось немало, но все же надеяться на хороший улов можно было не всегда, и это, когда пища требовалась безотлагательно, могло кончиться для несчастных трагически.
Хотя у нас еще оставалось достаточно пороха и пуль, которых хватило бы до самого Форта для меня самого и сопровождающих меня от крепости индейцев, инстинкт самосохранения — первый закон природы — все-таки сыграл свою роль. Именно по этой причине я посчитал разумным сберечь большую часть пороха для личных нужд, тем более что из дичи нам попадались только гуси и мелкая птица, охота на которых слишком расточительно изводит запас пороха и пуль. Большинство моих постоянных спутников еще обладали достаточным запасом, у остальных же индейцев, хотя мы и делились добычей со многими из них, несколько жен умерло от голода.
Как ни грустно признать столь оскорбительный для человеческого достоинства, толикой которого эти люди обладают, факт, но в голодное время на долю несчастных женщин выпадает горький жребий, и многие из них голодают, в то время как мужчинам всегда уделяется кусок.
Двигаясь дальше на восток, 30 мая мы переправились через реку Катавачага. Как только последний человек перешел со льда на берег, лед стал взламываться, и начался ледоход. Предвидя приближение
