Он сидел неподвижно в сотне футов от нее, и ни единый мускул его не дрогнул, когда на загривке Арнук поднялась шерсть и угрожающее рычание заклокотало у нее в горле. Волк продолжал спокойно сидеть, готовый, однако, отпрянуть в любой момент, и после долгой напряженной минуты Арнук снова опустила голову и занялась мясом.
Такой была их первая встреча, и вот что из нее получилось.
Арнук не могла больше противиться требованиям своего отяжелевшего тела. И снова она подчинилась таинственной силе в глубине ее существа. Не замечая молодого волка, по-прежнему осторожно державшегося в отдалении, Арнук обошла знакомую ей долину. Она тщательно изучила остовы пяти утонувших оленей и отогнала от них кричащих чаек и резко каркающих воронов; теперь это мясо принадлежало ей по праву сильнейшего. Затем, удовлетворенная обилием запасов пищи, она отошла от реки и потрусила прочь, туда, где выступающую из берегового склона скалу прорезала неглубокая расщелина. Здесь еще щенком Арнук устраивала игры с другими собаками становища. Теперь она обследовала эту пещерку с более серьезными намерениями. Место было сухим и защищенным от ветра. Не устраивало только одно — запах. Исходившее из расщелины резкое зловоние заставило ее приподнять верхнюю губу от ярости и отвращения — тут зимовала росомаха.
Нюх Арнук подсказал ей, что росомаха ушла несколько недель назад и вряд ли теперь вернется прежде, чем зимние ветры и метели заставят ее искать пристанища. Арнук набросала земли и песка на грязный пол пещерки, затем принялась таскать мох в самый дальний угол. Там она и укрылась, положившись на волю природы.
Щенки у Арнук родились утром, когда в весеннем небе громко зазвучали крики белых гусей. Настало время всеобщего рождения, и семь копошащихся комочков, греющихся под теплым боком собаки, не были одинокими в свой первый день жизни. На песчаных гребнях за рекой земляные белки вскармливали крошечных голых бельчат, а в логове у откоса, за милю от реки, песец поднимал настороженную мордочку над землей, заслышав слабое повизгивание облизываемых его подругой щенков, которое напомнило ему о новых обязанностях. Все живое подчинилось требованиям вечного цикла обновления жизни. Все живое, кроме изгоя-волка.
Пока Арнук оставалась в укрытии, молодой волк испытывал муки терзаний и не находил покоя. Взбудораженный, он бродил поблизости от пещеры, тоскуя и стремясь постичь неведомое ему. Он не осмеливался подходить слишком близко, но каждый день оставлял кусок оленины в нескольких ярдах от входа в пещеру, а затем садился поодаль в надежде, что его дар будет принят.
На третий день, когда он лежал у пещеры, щелкая зубами на вьющихся вокруг его морды мух, его тонкий слух уловил новый едва доносившийся звук. Волк мгновенно вскочил на ноги, вскинул голову и напрягся, внимательно прислушиваясь. Звук повторился; чуть различимый, он скорее угадывался, чем слышался. Это было тихое повизгивание, призывное и преодолевающее вековечные барьеры. Он резко встряхнулся и, бросив быстрый хозяйский взгляд на вход в пещеру, затрусил по долине. Но теперь уже не одиноким изгоем, а самцом, выходящим на вечернюю охоту, чтобы прокормить свою самку и щенков. Вот так просто, по внутреннему зову всего своего существа, молодой волк заполнил пустоту, не дававшую ему покоя долгие недели с начала весны.
Арнук же не так легко смирилась с новой ролью волка. Несколько дней она щерилась при попытках волка подойти ближе, хотя и поедала оставляемую им у входа пищу. Недели еще не прошло, а она уже ждала поутру свежего мяса — нежной бельчатины, зайчатины или жирного мяса куропатки. От этого уже совсем было недалеко и до полного признания волка, приносившего дичь.
Арнук пришла к окончательному согласию с ним к исходу второй недели со дня рождения щенят. В то утро, приблизившись к выходу из логова, она увидела приготовленного для нее совсем недавно убитого олененка, а рядом, всего лишь в нескольких футах, — спящего молодого волка.
У волка этой ночью была затяжная и трудная охота, причем он обежал большую часть той сотни квадратных миль, что закрепил теперь за своей приемной семьей. В изнеможении он лег рядом с принесенной добычей, не в силах уже отойти на обычное почтительное расстояние от логова.
Томительную минуту Арнук вглядывалась в спящего волка и затем начала тихо подходить к нему. В ее позе не было угрозы, и когда она подобралась вплотную, ее великолепный пышный хвост взметнулся вверх и завернулся на спину приветливым колечком эскимосской лайки, а уголки губ поднялись в подобии улыбки.
Волк проснулся, поднял голову, увидел стоящую над ним Арнук и понял, что настал конец его одиночеству. Когда утреннее солнце запылало над кромкой гребня, где находилось логово, оно осветило два стоящих рядом силуэта. Собака и волк вместе смотрели, как пробуждалась тундра.
И жизнь на берегах реки потекла счастливо. Не было больше пустоты в сердце Арнук, и сердце волка переполнялось гордостью, когда он рядом с логовом грелся на солнце, а щенки возились около него, теребя его за шерсть и лапы.
Так шло время, пока щенкам не исполнилось шесть недель. В эти пустынные земли пришла середина лета, и стада оленей снова двинулись на юг. Место переправы вновь было запружено оленями, детеныши фырчали позади своих косматых матерей, старые же самцы, чьи бархатистые рога достигали неба, двигались впереди.
Однажды вечером в Арнук пробудился охотничий инстинкт и таинственным неведомым образом ее желание стало известно волку. Когда на землю опустились поздние летние сумерки, Арнук в одиночку ушла в потемневшие равнины, в полной уверенности, что теперь волк ни на мгновение не покинет щенков до ее возвращения.
Она не собиралась уходить надолго, но в нескольких милях от реки натолкнулась на группу молодых оленей. Это были прекрасные животные и к тому же упитанные, что необычно для этого времени года. Арнук приелось постное мясо, и она обежала вокруг отдыхающих оленей, обуреваемая острым чувством голода.
Порыв внезапно изменившегося ветра выдал ее, всполошившиеся олени вскочили на ноги и кинулись бежать. Голод подстегивал Арнук, а ночь была ночью охоты. Поэтому лайка решилась пуститься в долгую погоню.
Когда время прогнало с земли недолгую тьму и поднялся северный ранний предрассветный ветер, молодой волк очнулся от своего бдения у входа в пещеру. Неясное тяжелое чувство заставило его обернуться к логову и глубоко заглянуть в него. Все было хорошо, щенки спали, сгрудившись в один тесный клубок, их крепкие ножки подрагивали во сне. Но засевшая в мозгу колючка беспокойства не оставила волка в покое, и он повернулся к реке, где тусклый свет уже лился на валы дальних гребней, открывая их один за другим.
Может быть, его тревожило долгое отсутствие Арнук или беспокоили неведомые человеку предчувствия… Он побежал в сторону от логова, принюхиваясь к остывшему следу собаки, в надежде увидеть ее приближающийся силуэт на посеревшей равнине.
Волк удалился от логова не больше чем на четверть мили, как вдруг неясное ощущение скрытой опасности обрело зримые очертания. Легкий вихрь донес до его ноздрей запах северного ветра, и в то же мгновение он понял, что же беспокоило его с момента пробуждения. Волк стремительно ринулся назад к пещере.
Когда он взбежал на ближний к логову гребень, резкий запах росомахи ударил ему в ноздри и наполнил яростью все его существо. С прижатыми к голове ушами и клокочущим в глотке неудержимым гневом он слетел по склону в шесть гигантских прыжков.
Самец росомахи, который перезимовал в той самой пещере, где сейчас повизгивали во сне щенки Арнук, был крупным зверем шестидесяти фунтов весом, чьи лучшие годы не так давно миновали, а нрав с тех пор заметно ухудшился. Этой весной он в поисках самки обследовал сотни миль окрест, но так никого и не встретил. В ночь охоты Арнук он вернулся к речному броду, ожидая увидеть здесь немало утонувших оленей. Вместо этого он нашел лишь чисто обглоданные кости и следы, говорящие о том, что принадлежащие ему одному по праву, как он считал, запасы были нагло захвачены волком и собакой. Его настроение стало еще хуже, а когда его сморщившийся нос уловил тоненькую струйку запаха щенков, исходящего из того места, где была его зимняя нора, он не стал медлить. С голодной дрожью в утробе он отвернул от реки в предрассветную серую мглу, зашел с подветренной стороны к пещере, отыскал выступ
