иначе Карпов догадался бы, чьих рук это дело: Виталик помог бы.
И еще одно событие произошло утром. Не успел Карпов сбежать с крыльца, отправляясь на работу, как принесли телеграмму. Карпов быстро распечатал ее, прочитал и разорвал на мелкие клочки, точно опасался, что кто-то может подобрать их, склеить и восстановить текст. Лицо у него при этом почти не изменилось, только все как-то застыло: глаза, брови, губы все остановилось. Словно перестало жить.
Мимо него с лейкой в руках проходила Лиля.
- Что с тобой? - спросила она.
- Ничего. - Карпов крепко сжал в кулаке клочки телеграммы. - Севка извещает, что не приедет, будет отдыхать в Гагре.
- Странно. - Лиля пожала плечами. - Всегда ведь приезжал.
- Ничего странного. Слишком умным стал… Набрался там всего… Я в последний его приезд заметил это.
- Очень неприятно, - сказала Лиля.
- Он еще пожалеет. Вот возьму и не оставлю ему ничего - ни метра площади, ни метра земли… Попляшет тогда.
И с клочками телеграммы в туго сжатом кулаке тяжело пошел к калитке.
Значит, они могут теперь жить здесь сколько хотят, понял Одик, стоявший у открытого окна их комнаты. Вот небось мама с отцом обрадуются! Они ведь по-прежнему не знают ничего. Не знают того, что знает он…
К морю Одик пришел на полчаса раньше условленного. Он сидел на камне и терпеливо ждал мальчишек.
Хрипло орали чайки, волнистая линия бурых водорослей у прибойной полосы уходила вдаль. Было неуютно и промозгло. И очень тревожно. Полуразрушенный каменный сарай на пустыре, заросшем кустами и репейником, казалось, таил в себе неразгаданную мрачную тайну: может, за его щербатыми стенами таились грабители или шпионы, переброшенные ночью на подводной лодке? Одик поежился и отвернулся от сарая. И сразу увидел мальчишек: они шли сюда, и впереди - Катран. Он катил перед собой камеру. И вдруг Одик подумал, и ему стало горько и тяжело от этой мысли: а что, если бы он выпустил тогда из сарая Ильку? Может, он и не стал бы предателем и оставался обыкновенным мальчишкой…
Вряд ли… Он и тогда уже был неприятным - заносчивым, завистливым. И чем раньше ребята узнают его, тем лучше.
- Привет! - крикнул еще издали Катран и махнул рукой. - Лови! - И пустил камеру на Одика.
Одик вскочил, выставил вперед руки, чтобы поймать, но камера ударила его, и Одик чуть не упал.
- Как спалось? - спросил Катран.
Он так радостно смотрел на Одика - да и не только он, - что сердце его учащенно забилось.
Один Миша по-прежнему строго поглядывал на Одика. Может, потому, что мальчишки и в этот раз скрыли от него готовящийся налет на Карпова. Одик стал искать глазами Ильку. И нашел. И чуть не обалдел. На лбу Ильки опять синела узкая лента…
Так вот зачем пришли они сегодня на Дельфиний мыс!
Одик впился в него глазами. Вот перед ним он - предатель, и никто, кроме Одика, не знает этого… Никто!
И ведь ничем вроде не отличался он от других мальчишек: лицо у него холодное, собранное, глаза цепкие, зоркие и совсем не смотрят на Одика. В них даже чувствуется что-то похожее на решимость и бесстрашие.
Одик сжал зубы и застыл. Он смотрел, как ребята пошли к горе, и он пошел за ними и вместе лез к опасной стене. Он видел, как Толян и Костя пробежали по этой стене. Пробежали туда, куда, может, за всю историю человечества пробралось только четверо отважнейших. Да, возможно, еще один - тот военный моряк, чей бушлат, ботинки и бескозырку с надписью на ленте 'Мужественный' (не оттого ль они повязывают лоб новичка лентой?) они нашли в пещере.
- Готовься, - тихо сказал Миша. - Только спокойней… Точность, быстрота и спокойствие!
Илька оглянулся. Глаза его вдруг столкнулись с глазами Одика и вспыхнули злобой и отвагой.
- Не учи меня! - крикнул Илька, в какую-то долю секунды он понял: пройдет!
Хоть бы для того, чтобы этот дурачок из Москвы не думал о нем ничего такого… Чтобы не поверил своим ушам, если и слышал у сарая, как он на ухо шепнул Карпову имена тех, кто лез в его сад; ведь они и в грош его не ставят; им подавай таких, как Мишка, а Мишка никчемный, и не ему командовать их группой. Они бы с другим командиром не то делали! Толк был бы. Он, может, и пошел в этот глупейший налет на Карпова только в пику Мишке… Чего налетать на Карпова? Он неплохой мужик: крепкий, неглупый вон какую домину отгрохал! - и на участке порядок: чего только не растет. И Лиля живет у него как у Христа за пазухой. Не то что у жалких, вечно пьяненьких Катраньих рыбачков… Карпов как надо поговорил с ним: ему нужно только одно - поймать хоть раз Катрана, и тогда все будет в порядке!.. Вначале Илька не хотел связываться с ним и обещать. Но потом выяснилось, что Карпов знает про Ильку все и даже то, что его мамка потихоньку носит на базар самодельную виноградную водку и на дому тайком продает ее желающим, а это ведь строго-настрого запрещено законом говорят, даже статья специальная в Уголовном кодексе есть: торговля крепкими спиртными напитками - монополия государства… Не дай бог, Карпов еще разболтает это в отделении милиции! И отцу тогда несдобровать: выгонят из 'Якоря', и денежек у него не получишь. Так что умней было согласиться. Конечно, неприятно было, таясь ото всех, красться в его 'Северное сияние', чтобы сообщить, когда лучше расставить в саду мышеловки. А когда прокрался, стало хорошо: ведь, черт побери, они в его руках: что хочет сделает с ними, с героями! Захочет - их оштрафуют или по их героическим задам основательно погуляет отцовский ремень… Ха-ха!
Но нельзя было допустить, чтобы они узнали это.
И нельзя, чтобы этот дурачок смотрел на него такими глазами и думал, что он боится пройти по скале, что в сарае он, трясясь от страха, все рассказал.
Он думает, Илька трус?
Смотри же!
Илька махнул рукой, оторвался от выступавшего из горы камня и быстрыми маленькими шажками пошел, побежал по отвесной, уходящей в воду стене, пошел туда, где сидели эти храбрецы, уверенные, что они - соль земли, самые смелые, самые умные…
Он шел вперед. И не падал.
Страха не было. А может, он был, и такой сильный, такой ледяной, такой мертвящий, что Илька не чувствовал тела и, ничего не понимая, бежал по этой скале.
- Ур-р-р-р-а! - загремело вокруг Одика, и он весь как-то ослабел, поник и сел на камень.
Илька скрылся за полукруглым поворотом стены. И как только он выпал из поля зрения Одика, там, на невидимом отсюда мысу, тоже прогремело ура.
- Пятый, пятый там! - закричал Вася и нервно, в припадке странного веселья, стал тормошить Одика. - Ты чего ж, не рад? Пятый уже там! И может, когда-нибудь все мы проберемся худа!
- Отстань от меня, - устало сказал Одик, встал и, потупясь, обходя ребят, пошел по тропке, потом по гальке - у самого моря. Потом сорвался с места и побежал.
Он бежал изо всех сил, бежал к Федору Михайловичу…
Одик постучал.
- Заходите! - Одик толкнул дверь.
Учитель сидел у открытого окна и рассматривал большой альбом со старыми, красноватыми, полуоблезшими фресками. Одик перевел дыхание, поздоровался и вытер лоб.
- Одиссей? - немножко удивился учитель. - Ну как там наша ребятня?
- Федор Михайлович, - каким-то чужим, деревянным голосом спросил Одик, - скажите, пожалуйста… Предатель… может быть мужественным?
Федор Михайлович оторвал от фресок голову.
- Странный вопрос, - сказал он, - это исключено… Как у тебя даже мог возникнуть такой вопрос?
Одик ничего не ответил.
- Это совершенно невозможно… Понимаю, все не так просто… Случается и такое, что даже трус оказывается храбрым или смелым на минуту-другую или даже на больший срок… Но мужественным… Нет,
