прислонившись к березе, и плакал. Не было больше ему пути в бригаду, жизнь кончилась. И ни мама, далекая, жалостливая мама, с ее вечными просьбами не простудиться и вовремя принимать еду, ни папа- врач, и теперь советовавший не читать лежа и при недостаточном освещении, – люди, которые жизнь бы отдали за него, – не помогут сейчас.
Юрка вытер рукавом пыльной стеганки лицо и размазал грязь.
Оставалось взять в обогревалке кое-какое барахлишко и уйти в поселок. Юрка невольно поплелся за людьми Слезы все еще застилали ему глаза, и он, не попадая в след, то и дело ступал в целину, спотыкался и, теряя равновесие, размахивал руками. Ноги не слушались его. Скоро по сторонам стали попадаться в снегу глубокие ямы – следы от упавших камней. На многих деревьях были срезаны толстые сучья и ветки. Одна березка стояла без макушки, и где-то отчаянно, до хрипоты орали вороны: видно, в их гнездо угодил камень.
И вдруг Юрка увидел лиственницу, ту самую лиственницу с ободранной корой у комля, где взвалил его на плечи взрывник. Все сучья на одной ее стороне были словно сбриты, а в том месте, в том самом месте, где он хотел укрыться, косо лежала пудовая глыба, взрывом отколотая от скалы.
Что-то раскаленное пробежало по жилам Юрки и обожгло. Сразу высохли слезы. Он стоял и неподвижными глазами смотрел на эту глыбу. А потом вдруг опомнился и побежал догонять своих.
Пакетик ваты
Хлопнула дверь, и в обогревалку, звеня цепью на поясе, кто-то вошел. Зимин поднял глаза, увидел полудетское лицо с мягкими, еще не устоявшимися чертами, вес покрытое мельчайшей каменной пылью – даже брови и ресницы побелели, – и тихонько вздохнул…
Да и как не вздохнуть! Свет не знал более упрямого человека, чем Юрии Щукин, или попросту Юрка, как звали его бурильщики. Он едва ли не самовольно удрал с дорожного участка в его, Зимина, бригаду, и потом пришлось иметь неприятный разговор с начальником участка. «Лучшего моториста переманил!» – возмущался тот. «Да я его первый раз в глаза вижу, – отбивался Зимин. – Сижу как-то в прорабке, врывается какой-то желторотик да с ножом к горлу пристает: возьми в бригаду или пожалеешь! Ну что тут поделаешь? Может, какой головорез… С перфоратором обращается, как с вилкой за столом, здоров как дьявол… Пришлось взять».
Конечно, Зимин сильно сгустил краски, чтоб у него не отняли Юрку: перфоратор тот видел впервые, крепостью мускулов похвастаться не мог, не приставал с ножом к горлу ни в прямом, ни в переносном смысле. Но зато в глазах его горело такое – не возьмешь, век не простишь себе.
Как и многие ребята его возраста, он был дурашлив, нескладен, быстро рос, и его длинные кости не успевали обрастать мясом. Но в этом нескладном мальчишеском теле жила душа возвышенная и героическая, которая жаждала подвигов. В Сибирь он убежал из Витебска, забросал родителей покаянными письмами, и в его судьбу не пришлось вмешиваться милиции. Откуда он знал технику, было загадкой, но он все хватал на лету, и Зимин мало бы удивился, увидев Юрку за штурвалом многоступенчатой ракеты, улетающей на Марс, потому что Юрка Щукин был из породы тех, кто под огнем неприятеля первый переправляется на бревне через реку, прививает себе чуму, чтоб изучить ее, открывает звезды и пишет невиданные книги…
Он засыпал с томиком Джека Лондона – иногда так и не засыпал, читая всю ночь напролет, спорил до хрипоты, хохотал до слез. Он учился в девятом классе вечерней школы рабочей молодежи, помнил великое множество цифр: сколько электроэнергии даст будущая гидростанция в целом и каждая турбина в отдельности, куда пойдет ток, какого тоннажа суда смогут ходить из Байкала в Ледовитый океан, какой высоты будет штормовая волна на новом море…
Он, в сущности, был замечательным парнем, этот Юрка Щукин, да только больно уж упрям. Он, например, никак не хотел работать в респираторе – особой коробочке с ватой, которая с помощью резиновых ремней надевается на лицо и во время бурения предохраняет легкие от каменной пыли.
Увидев однажды, что Юрка бурит без респиратора, Зимин подошел к нему.
– Как работается? – спросил он.
– Ничего.
– Не наелся камня?
– Нет.
– А ну-ка плюнь.
Юрка плюнул на скалу, слюна была густая, темно-серая от пыли.
Зимин сокрушенно покачал головой:
– Плохи дела… На год меньше проживешь.
– Пугаешь все.
– Надо мне тебя пугать. Цементация легких будет, пот что: все капилляры забьются пылью – и капут. Долго не протянешь…
С печальными, испуганными глазами, как подсудимый слушает приговор, слушал Юрка бригадира. И это чуть успокоило Зимина, и он, не жалея красок, расписал всю гибельность работы без респиратора.
– Придется надеть намордник, – вздохнул Юрка и натянул на лицо респиратор.
На следующий день разговор повторился.
– Да не могу я в нем! – плакался Юрка, выключив буровой молоток. – Духотища, дышать печем! – Но после нового разговора покорно надевал респиратор.
На третий день Зимин уже не читал ему популярных лекций, а только пристально посмотрел на Юрку. Посмотрел так, что парень тотчас сунул руку в карман стеганки за респиратором.
А потом… Да, свет не знал более упрямого и неразумного человека, чем Юрка.
И вот сейчас Юрка сидел на корточках, грел перед открытой дверцей большие красные руки и шевелил губами – думал о чем-то. Уж не о том ли, как атомной энергией растопить полюс?
