Тащить раненого товарища на спине под огнем, когда и сам ранен, — это каждый сможет? А как сильно любила Андрея, главного героя фильма, Ольга, медсестра из того городка, где была их база! Она вроде всем в госпитале строила глазки и принимала ухаживания, но это только казалось. А какие эти ребята, в бескозырках, какие верные и настоящие! Ведь года на четыре-пять старше их, Ани и ее товарищей, а какие уже отчаянные и самостоятельные, и война-то ведь была выиграна из-за них… Говорили они и правда часто о пустяках, шутили и даже ссорились перед высадкой десанта, но это ведь у них все снаружи, и нарочно, и даже специально… Да, да, специально говорили они о пустяках и насмехались друг над другом, чтобы не казаться особенными, а не потому что недоразвитые…
— Ты не согласна? — спросил Феликс. — Не ищи в них того, чего нет… Чего от них можно еще ждать? Уровень нашего Калугина…
Что-то вдруг захлестнуло Аню.
— Нет, ты ерунду городишь! — крикнула она. — Он не такой, как ты думаешь! Он…
— Ты очень добра, — прервал ее Феликс, — и я тебе это охотно прощаю.
— Спасибо! Только и ждала этого. — Аня насупилась. — А ты тоже считаешь, что герои безнадежно глупы? — запальчиво спросила она у Витьки.
Тот быстро посмотрел на Феликса и сунул руки в карманы.
— Нет, не считаю.
— А разве я говорил, что они глупы? — спросил Феликс. — Отсутствие большого интеллекта еще не глупость… Скажи, Вить, я говорил, что они глупы?
— Не помню. — Витька вдруг заторопился. — Ну, я пойду. — И затерялся в толпе.
Он, как показалось Ане, не хотел слишком явно выступать против Феликса, да и к тому же слегка обиделся на них за место. Уж лучше бы он сидел рядом и мешал ей смотреть.
Он мешал, а не Феликс.
— Надо было взять места рядом, — сказала Аня. — Мы ведь все товарищи, правда?
— А я ему взял неплохой ряд.
Они свернули с Центральной улицы в проулок и, оставив сзади высокий обелиск с тяжелой якорной цепью и большими пустыми минами, вышли к морю. Прямой, твердой шеренгой стояли над ними кипарисы. Черные и молчаливые. Они такие деревья, что не очень-то шумят даже под ветром, не то что добродушно говорливые платаны или каштаны. Их руки вытянуты вверх, к звездам, и плотно прижаты к стволу. Они могут только раскачиваться под ударами штормового ветра, который обрушивается на город поздней осенью или зимой, и молчать…
И наверно, они, эти вот самые кипарисы, помнят ту холодную ноябрьскую ночь, взрыв нефтебазы и тяжелый бой десантников — может, в их коре даже сидят осколки и пули.
Аня остановилась и стала ощупывать прохладный шершавый ствол кипариса — вначале одного, потом другого.
— Ты что? — спросил Феликс.
— Просто так.
Аня хотела спросить у Феликса, почему так называется картина, но не спросила.
Над морем, не мигая, горели звезды, луна дробилась в легких волнах. Они спустились на прибрежную гальку. На ту самую гальку, по которой когда-то ползли моряки, и отстреливались, и тащили раненых товарищей на себе, и умирали, обливая кровью эту гальку, гальку, до блеска обмытую ныне теплыми курортными волнами Черного моря…
Потянуло свежестью, солью и гниющими водорослями. Феликс шел у самой воды. Ему, видно, захотелось нарушить серьезность и молчание. Он то и дело дурашливо вскрикивал и отскакивал от накатывающихся волн. Аня шла чуть подальше от моря, и ей не надо было отскакивать.
Да и не хотелось.
— Знаешь что, — неожиданно сказала она. — Я уже говорила тебе, что не в восторге от твоего Адъютанта, но все равно давай помирим его с Витькой — ведь это же так глупо: вместе ходим и дружим, а они так и дуются, даже Ваня это заметил…
— Дался тебе твой Ваня! — сказал Феликс. — Крепко засел он у тебя… Может, даже нравится?
— Ни капельки, — сказала Аня, и сказала довольно искренне, потому что Ваня в самом деле почти не нравился ей. — Но он… согласись, он такой необычный…
— Верно, голова у него необычная, в буграх и кочках… И нахальства — будь здоров! Если б не Димка, показал бы ему.
— Ну и надо было показать, — сказала Аня. — Подумаешь, Димка… Это меня он может презирать. А тебе что?
Феликс остановился и мягкими тихими глазами посмотрел на нее:
— Ты обиделась на меня? Ну признайся, обиделась?
Аня молчала: все равно он ничего не понял бы!
— Давай искупаемся? — предложил вдруг Феликс.
— Не хочу.
Глава 19
КВАКОГРАФИЯ И МУХОЛОГИЯ
Феликс вернулся к дому раньше, чем думал.
Что-то Аня сегодня была не в духе: вначале глупо спорила об этой картине, потом замкнулась и молчала. И шифрограммами они обменялись у ее калитки не так, как прежде. Не так таинственно. Она довольно вяло взяла у него сложенный листок, сунула ему свой и в темноте пошла к домику. Он хотел было окликнуть ее, сказать что-то, рассмешить — нельзя же, чтобы она уходила такая грустная, но…
Но ничего не крикнул ей вслед, потому что был уверен, что он прав. А только крикни — и он лишится этой правоты.
Обычно в это время доминошники уже расходились со двора, но сейчас у столика было шумно. На скамейке сидели Ваня и большинство их мальчишек и смеялись. Потом смех оборвался, Ваня, сверкая под фонарем стриженой головой, опять что-то сказал, и снова раздался смех. В другие дни в это время родители загоняют их спать. Но сегодня почти все были тут. Даже Аркаша.
Феликсу вдруг захотелось окликнуть их, сказать им что-нибудь… Но что? Ничего не шло в голову. Уж очень громко и заразительно смеялись они. Даже Артема что-то развеселило: вон как блестят в свете фонаря его крупные плоские зубы! И Димка заливается вовсю…
Феликс не хотел, чтобы его видели, и встал за ствол мамонтова дерева.
— Ну и не верь, — сказал Ваня Семке, — это же ученые заявляют: даже кузнечик стрекочет не просто так, а чтобы переговариваться со своими приятелями: один исследователь записал на магнитофон пятьсот видов стрекота!
— Смех! — сказал Захарка. — Значит, и лягушки квакают не просто так?
— Разумеется… Занялся бы изучением.
— Захар Семеркин — великий открыватель лягушечьего языка! Автор учебника «Квакография»! — торжественно возгласил Аркаша, и его слова заглушил хохот.
— А вы знаете, что означает на гусином языке шесть «га-га»? — снова спросил Ваня. — Нет? Так вот что: «С едой тут плохо, пощиплем травку — и дальше!» А если пять слогов — «га-га-га-га-га» — «Быстрее шаг!», а четыре — «га-га-га-га» — «Полный вперед! Опасность!»
— Прочел где-нибудь? — спросил Артем, выпуская клуб дыма.
— Да, — сказал Ваня. — И вороны, и галки, и даже рыбы отлично понимают друг друга.
— А как насчет мух? — спросил Захарка. — Что-нибудь установлено наукой?
— Этим займется Артем и добьется присуждения Нобелевской премии! — сказал Аркаша, здесь уже даже Феликс чуть не фыркнул в ладонь.
— И напишет «Мухологию»! — ввернул Димка.
— Ну ты… — перекрывая смех, рявкнул Артем на Аркашу. — Сейчас у меня как муха взлетишь… Выше
