обещал мне кое-что привезти».
«Я бы не делал этого. Он заглянет к нам до захода солнца, уверяю тебя, и все сам привезет».
«Ой, я лопну от нетерпения. Мне так хочется поскорее все получить!»
«Что ж, поступай, как знаешь».
Она не могла не говорить о Джеке. Так уж сложилось в последнее время — с мужем они почти не общались, но тем вечером она была возбуждена и болтала без умолку — совсем как в первый месяц их брака. Обычно она вставала рано, в шесть утра, и в тот день пораньше спустилась к реке и искупалась. Как раз под домом берег изгибался небольшой излучиной, образуя крохотный песчаный пляж, и она наслаждалась, плескаясь в прохладной прозрачной воде. На ветке, нависшей над водой, пристроился зимородок, его отражение сияло в воде ослепительной голубизной. Как хорошо! Она выпила чая и села в челнок. Ее перевез через реку местный мальчишка. На дорогу ушло добрых полчаса. Когда они подплыли поближе, она поискала глазами — Джек ведь знал, что она приплывет, как только сумеет вырваться, он непременно выйдет к реке ее встретить. А вот и он! Невыносимая, сладостная боль сжала ей сердце. Он спустился к причалу и помог ей выбраться из челнока. Взявшись за руки, они пошли вверх по тропинке. А когда мальчишка, который ее привез, и любопытные обитатели дома не могли больше их видеть, они остановились. Он обнял ее, она бросилась в его объятия, изнемогая от страсти. Прижалась к нему. Его губы искали ее губ. В этот поцелуй они вложили всю муку разлуки, все блаженство встречи. Чудо любви преобразило их, они потеряли ощущение пространства и времени. То были уже не смертные люди, но души, слитые воедино в божественном пламени. Они ни о чем не думали. Слова застыли на губах. Внезапно какой-то чудовищный толчок, точно удар, сокрушил их тела, и почти одновременно раздался оглушительный грохот. Объятая ужасом, не понимая, что произо¬шло, она еще теснее прижалась к Джеку, а он так судорожно сжал ее, что она задохнулась. Потом он медленно на нее повалился.
«Джек!»
Она пыталась его поддержать. Но он был для нее слишком тяжелым и упал, увлекая ее за собой. Она вскрикнула — ее обдало жаром: его кровь хлестала ей на платье. И тогда она завопила. Чья-то рука грубо схватила ее и поставила на ноги. Это был Норман. Она обезумела. Не могла понять, что происходит.
«Норман, что ты сделал?»
«Убил его».
Она непонимающе посмотрела на него, потом оттолкнула.
«Джек! Джек!»
«Замолчи! Пойду кого-нибудь приведу. Произошел несчастный случай».
Он быстро пошел по тропинке. Упав на колени, она приподняла голову Джека.
«Любимый, — стонала она. — О, мой любимый…»
Норман вернулся с кули, они отнесли Джека в дом. В ту ночь у нее был выкидыш, несколько дней она находилась между жизнью и смертью. А когда выкарабкалась, у нее развился нервный тик, которым она страдала по сей день. Она ожидала, что Норман отошлет ее прочь, но он не отослал — вынужден был оставить ее у себя, чтобы отвести подозрения. Местные жители немного посудачили о происшедшем, приезжал окружной полицейский, мучил всех допросами; но все так боялись Нормана, что окружной полицейский ничего от них не добился. Мальчишка-даяк, тот, что перевез ее на челноке, куда-то исчез. Норман же сказал, что у него заклинило ружье, Джек взял его посмотреть, тут оно и выстрелило. В их краях людей хоронят немедля, и реши полиция его эксгумировать, то к тому времени от тела мало бы что осталось, так что показания Нормана никто бы не смог опровергнуть. Окружного полицейского ответы Нор¬мана не убедили.
«Все это шито белыми нитками, — заявил он. — Но поскольку улики отсутствуют, мне ничего не остается, как принять вашу версию».
Она бы все отдала, чтобы уехать отсюда, но нервный тик лишил ее последней надежды найти работу. Она должна была остаться — или обречь себя на голодную смерть, а Норман должен был ее оставить — в противном случае его ждала петля. С тех пор больше ничего не изменилось — и никогда не изменится. Потянулась вереница бесконечных, унылых лет.
Внезапно миссис Грэйндж замолкла. Ее обостренный слух уловил звук шагов по тропинке: Норман вернулся с обхода. Голова ее неудержимо затряслась, рука начала дергаться в зловещем, неподвластном ей жесте, она принялась искать на туалетном столике среди набросанных в беспорядке предметов драгоценную помаду. Намазала губы, а потом, не отдавая себе отчета в том, что делает, словно подчиняясь какому-то капризу, вымазала весь нос и стала похожа на красноносого комедианта из мюзик-холла. Взглянула на себя в зеркало и захохотала.
«К дьяволу эту жизнь!» — крикнула она.
