за мальчик. Может, совсем и непохож на этого непутевого!
— Что? Что? Как это — непохож! Да все там говорят: так, мол, похож на отца, словно изо рта у него вывалился.
— А когда вернусь, тогда и подстелю сена поросенку. Что скажешь, Русудан?
— Поезжай, конечно, Закро. Кето очень тебе обрадуется, А за поросенком я сама присмотрю. Садись с нами за стол, Валериан, будь гостем. И Серго позови.
— Нет, что ты, Русудан, разве я усижу сейчас… Мы лучше поедем и живо вернемся. Ну, Закро, пошли. А может, и ты с нами, Русудан?
— Нет, мне сейчас ехать нельзя. Разве я могу так — к молодой матери с пустыми руками?
— Кето ничего не нужно, у нее всего вдоволь. Ни в чем никакой нужды не испытывает… И в машине место есть.
— Поезжайте вы, Валериан, а я потом, в другой раз, ее навещу. Так, ни с чем, я не могу ехать.
Закро обернулся в дверях.
— Вот досада! Ах, какой пес у нее пропал! Я все надеялся, что вернется. Одичал, как видно, не находя меня дома. А может, и пристрелил кто-нибудь. Хочешь, приведу от вас Мурию и привяжу на балконе, у лестницы?
— Поезжай, Закро. Ничего не нужно, не беспокойся. Не такая уж я трусиха.
— Ну ладно, Русудан. Постараюсь вернуться поскорей.
Зять и шурин поспешно, грохоча каблуками, сбежали по лестнице.
4
Кто-то наконец сообразил отворить окно. В комнату ворвалась ночная прохлада. Облако голубого табачного дыма медленно потянулось к окну и поплыло через него наружу, чтобы раствориться в безграничном пространстве. Лица сидевших в комнате стали видны отчетливей. Все зашевелились. Один только Иосиф Вардуашвили сидел, как и прежде, в углу и, опершись локтем о пианино, с равнодушным видом смотрел в сторону, прячась за тонкой дымовой завесой.
Тедо украдкой покосился на бригадира. Потом окинул быстрым взглядом все собрание и остался доволен. Сегодняшний состав не был похож на сбор прежних его сторонников. Прежде всего, народу оказалось гораздо больше. Но главным все же было сознание того, что момент выбран удачно и что шансы на победу вполне реальны. На этот раз Тедо хватило ума поставить на стол не влажную хеладу с вином, а деревянный поднос с фруктами.
Он посмотрел на собравшихся и спросил прямо:
— Будет еще кто-нибудь утверждать, что нам даже пошатнуть Нико не удастся? Смерть Реваза сильно подорвала в народе веру в него. Какой парень погиб, какой парень! Сил своих не жалел для общего дела. Голову готов был сложить. И такого парня погубить, оклеветать, затравить! И почему? Да потому только, что видел в нем своего опаснейшего соперника!
Сегодня он избавился таким способом от Реваза, завтра со мной так поступит, послезавтра настанет очередь Иосифа, потом — твоя, Сико… Словом, он никого не пощадит, в ком угадает возможного конкурента. Чалиспири — наша родина. Мы тоже на этой земле родились, здесь научились ходить и здесь превратились из ребят в мужчин. Этот воздух, эту воду, эту Берхеву бог дал нам во владение — всем поровну. Какие же у Нико особенные права, какие преимущества перед нами? В Америке и то президента на четыре года выбирают… Сперва такая напраслина: украл, дескать, зерно, да еще семенное. А потом еще эта история с водкой. Да кто водки у себя дома не гнал — разве когда-нибудь это раздували в целое дело, разве бывало, чтобы человека за это ославили на целый свет? Но ежели кому кто не по душе пришелся, так уж найдет к чему придраться, скажет: зачем у тебя бровь над глазом?.. Но люди-то ведь не слепые! Люди все видят, все взвешивают! Когда мы этого беднягу хоронили, все между собой переговаривались: мол, этого стервеца камнями побить и то мало-за такой грех, за то, что свел в могилу хорошего человека.
Сико покачал головой:
— Как он только не постыдился прийти на похороны?
— Сообразил хоть, что на поминки оставаться ему не следует, сказал: дескать, мне как члену партии неудобно…
— Да как бы он на поминках людям в глаза глядел?
— Зато явился председатель ревизионной комиссии.
— Кто-нибудь из его шайки непременно должен был там присутствовать.
— Нико нарочно его прислал.
— Ну разумеется, нарочно. А вечером ему доложили во всех подробностях, что было, кто как говорил.
— Но дочка его прямо душу мне перевернула!
— Да, да, подумай, как эта малышка всех поразила!
— Не такая уж малышка, в самый раз — ни старше, ни моложе не надо.
— Совсем туда переселилась?
— Ну да, совсем. Надела траур и объявила всему свету, что она вдова Реваза.
— Значит, по-настоящему любила!
— Любила, да как! Видал — чуть сама над гробом не отдала богу душу.
— У меня сердце кровью обливалось — так ее было жалко.
— А у меня все нутро перевернулось, когда я глядел на нее.
— И от сестры крепко нашему Нико влетело.
— А сестра что?
— Плюнула на него и без долгих разговоров укатила к себе в Пшавели.
— Что ж, он совсем один в этом огромном доме остался?
— Ну, зачем один — мало ли кто у него там еще…
Тедо спрятал улыбку в усы.
— Давайте, как говорится, вернемся к нашему ослу, а то ночь так пробежит, что и не заметим. Остался у нас завтрашний день — один только день. Вечером — общее собрание. Отчет и перевыборы.
— Удивительное дело — сперва Нико так торопился с собранием, с чего же потом стал тянуть?
— Это такой аферист, каких свет не видывал! Заметил, куда гнет Теймураз, и сразу понял, что надо оставить врагам поменьше времени. Вот и уговорил всех: девятнадцатое, мол, слишком далеко, как бы не опоздать…
— А теперь?
— А теперь Реваза нет, бояться ему пока некого. Заодно и людей постарался задобрить: дескать, в селе траур, не время сейчас проводить собрания.
— Как же он все-таки сумел так затянуть дело?
— Наверно, сверху его поддерживают, а то на свой страх и риск он едва ли решился бы.
— Ладно, что было, то прошло. Теперь это уже неинтересно. Главное: как завтра действовать? Может, вы собираетесь оставить его председателем и на этот раз?
— Что ты, Тедо, боже упаси! Скажи нам, что мы должны делать, как посоветуешь, так и поступим.
— На что вам мои советы, вы же не дети… Когда я был председателем, вы все были у меня как у Христа за пазухой… Большой груз я собираюсь взвалить на плечи, но уклоняться не стану. В конце концов, должен же хоть раз, хоть когда-нибудь, встать во главе села совестливый человек? Люди измучились: на работу выходят до зари, возвращаются, когда уже стемнеет, и все же, посмотрите, сколько мы распределили на трудодень? Никак не насытит Нико всю свою родню, каждый мало-мальски приличный пост занят его родичем. Председатель ревизионной комиссии — Георгий, его двоюродный брат; бухгалтер — самый близкий его друг-приятель. В секретари парткома его же определил, никому больше такой пост не доверил. Завскладом — Лео Бочоночек. Привез из Телави какого-то торгаша и растратчика, записал в колхоз и отдал ему на откуп целую торговую точку. А взять хоть Купрачу — этот столовую в собственную
