вил. Он нащупал зубцы, и от прикосновения холодного железа невольная дрожь пробрала его.
«Что случилось сейчас в этом непроглядном мраке? И почему тут валяются вилы?»
Шавлего пошарил и ощутил под рукой гладкое, упругое тело.
Он вздрогнул, на мгновение окаменел.
Перед ним лежала женщина — она не двигалась, но была еще теплая.
Первой его мыслью было — найти на ней рану.
Но ни раны, ни следов крови он не смог обнаружить. Значит, ее убили, или оглушили, ударив чем-то тупым, тяжелым.
Что теперь делать?
И вдруг он заметил позади себя слабый свет, мерцающий невдалеке.
Он подхватил неподвижное тело и бегом направился в ту сторону, откуда шел свет. Шагах в десяти от наткнулся на забор, ударом ноги проломил его и, пробравшись между фруктовыми деревьями, оказался перед калиткой. Он вошел во двор, тускло озаренный светом, льющимся с балкона. Двор был объят глухим молчанием. Он посмотрел на лицо женщины и от ужаса не мог издать ни звука.
— Русудан! — вскричал он наконец и упал на колени.
Он обнимал ее, целовал ее мертвенно-бледное лицо, гладил по шелковистым волосам, говорил ей ласковые слова, называл ее маленькой Русико, проклинал свою злосчастную судьбу, разражался отчаянными рыданиями.
Потом посмотрел вокруг полубезумным взглядом и вдруг вскочил на ноги.
С трудом обхватив большое, полное воды корыто, он легко поднял его и вылил всю воду на молодую женщину.
Русудан пошевелила головой и глубоко, тяжело вздохнула.
Шавлего выронил корыто, перескочил через него и снова подхватил ее на руки.
— Где я? Что случилось? — спросила Русудан, открыв глаза.
— Русудан! Ты жива, Русудан? — Сердце у него словно разорвалось, кровь бросилась в голову, ударила в виски. Шавлего упал на колени, но и они изменили, он осел на холодную землю. Руки, плечи у него ослабели, поддавшись нахлынувшему чувству безмерной усталости, он уронил голову на грудь Русудан.
— Что случилось, где мы? — снова спросила молодая женщина.
— Ты не ранена? У тебя что-нибудь болит, Русудан? — усталым, упавшим голосом спросил Шавлего.
— Нет. Лоб чуть побаливает… И голова кружится… Где мы, Закро? Поросенок визжал… Жалко стало… Я решила сама пойти за сеном… Только воткнула вилы в стог, как оттуда кто-то выскочил и с криком кинулся на меня… Больше ничего не помню… Где мы, Закро? Мне холодно. И лоб болит.
Шавлего тут только вспомнил, что ночь стоит холодная и что он вылил на Русудан целое корыто воды. Он встал, снова поднял ее на руки… и вся душа у него вскипела, когда он почувствовал, как обвили его шею — нет, шею Закро! — прохладные руки Русудан… Как лицо ее прильнуло к широкой груди Закро… Он почувствовал на своем лице ее теплое дыхание, влажные ее волосы щекотали его шею…
Забыв обо всем на свете, он наклонился и поцеловал ее в губы.
— Милый… О милый… — вздохнула Русудан, притянула к себе лицо молодого человека и ответила на его поцелуй жарким поцелуем.
Этого Шавлего уже не мог перенести. Сорвавшись с места, он взбежал по лестнице, толчком ноги распахнул дверь в комнату, оторвал от груди прильнувшую к нему Русудан и не положил, а бросил ее на тахту около жестяной печки. А потом… потом долго стоял над нею, не в силах оторвать от дорогого лица жадный взор.
Русудан снова открыла затуманенные глаза; с минуту она смотрела на Шавлего, потом снова смежила веки и прошептала:
— Разожги огонь в печке, Закро. Я застыла…
У Шавлего от душевной боли судорожно перекосилось лицо. Он закрыл дверь, разгреб уголья в печке… Сухие дрова скоро вспыхнули ярким пламенем.
— Мне холодно. Иди сюда, Закро.
Шавлего почувствовал, что задыхается. Сердце, казалось, готово было выскочить из груди. Подбородок у него вздрагивал. Он с силой выдохнул воздух, распахнул ворот рубашки. С минуту постоял так, потом круто повернулся, рванул дверь и выскочил с грохотом на балкон. В два прыжка он очутился на середине лестницы. И тут вдруг вцепился в поручень, сжал его изо всех сил, потянул к себе… Потом прислонился к перилам, провел дрожащей рукой по искаженному страданием лицу и еще раз посмотрел вниз.
Нет, ему не почудилось — внизу стоял Закро. Живой, из плоти и крови, большой и сильный.
Он стоял с раскинутыми руками, схватившись за оба поручня и занеся ногу на первую ступеньку, — стоял, загораживая путь Шавлего, нагнув могучую шею и пристально глядя вниз, на деревянные ступени.
Шавлего смешался, застегнул пальто на все пуговицы, потом расстегнул… Ему показалось вдруг, что он не в пальто, а в гипсовой оболочке. Сбросив его с плеч, перекинул через руку — стало как будто вольнее в плечах. Потом, почувствовав почему-то неловкость, он снова надел пальто и замер. Наконец выпустил поручень и медленно, отрывистым шагом стал спускаться по ступенькам.
Спускаясь, он измерял на глаз разделявшее их расстояние. Закро не поднимал головы, не выпускал поручней. Он стоял неподвижно и упорно всматривался в ступеньку лестницы перед собой.
Шавлего остановился, опустив глаза, как бы разглядывая красивые волнистые волосы на склоненной голове борца.
Закро медленно поднял голову и посмотрел на Шавлего. Свет, падавший с балкона, освещал лишь верхнюю половину его неподвижного лица. И от этого лицо его казалось грозным.
Так они стояли, скрестив взгляды, и не трогались с места.
— Вовремя пришел… Удачно. Вернись, выпьем по стакану вина.
Голос борца звучал глухо, неприятно, словно доносясь из глубокой шахты; От него веяло леденящим холодом.
Винный запах ударил Шавлего в нос. Он понял, что Закро под хмелем. Не ответив борцу, он спустился еще на одну ступеньку.
— Кето родила мальчика… Ты в первый раз в моем доме… Не отказывайся. Надо выпить за здоровье малыша.
Шавлего спустился еще на ступеньку и подступил вплотную к борцу.
— Я здесь случайно… Услышал женский крик и наткнулся за огородом на Русудан… Видно, вышла за сеном, и что-то ее напугало. Я привел ее домой… Она там, у себя… она тебя ждет.
— Стакан вина — за новорожденного!
— Спасибо, мне сейчас недосуг. — Шавлего отвел руку борца, чтобы пройти.
Тот не стал его задерживать.
— Так не зайдешь?
— Нет, не могу.
— Ну, что поделаешь. Раз не хочешь… Против воли и собаку на привязи держать не годится.
Он прошел мимо Шавлего и стал медленно подниматься по лестнице.
— Я случайно здесь оказался… Тамаза искал — племянника…
Закро остановился на верхней ступеньке, обернулся, застыл. Некоторое время он стоял, глядя сверху на Шавлего. Свет падал на него теперь сзади, и лицо тонуло в темноте. Он передернул плечами и бросил хрипло:
— Ничего, Шавлего. Я Русудан знаю. Жалок тот, кто на свою жену положиться не может…
И широкая его спина скрылась за дверью на балконе.
Кровь бросилась Шавлего в голову, в глазах у него потемнело. В мыслях смутно мелькнуло — кинуться наверх, вдогонку…
Но он сразу пришел в себя. В бессильной ярости схватился за поручень и рванул его изо всех сил.
