женщина — недаром говорят, что один бок у нее чертом слеплен! К тому же сегодня-завтра пора собирать груши, а Миха прекрасно знает, что немало деревенских ребят на них зарится. Надо, надо по ночам караулить, а то этот проклятущий Шакрия Надувной давно уж приглядывается к винограднику, так и кружит около, словно ястреб над цыплячьим выводком.
По вечерам Миха берет в руки толстую палку с комлем, кличет своего верного пса Кедану и отправляется в виноградник. Прилегши в шалаше на старой шинели, он подремывает в ожидании утра.
И сегодня Миха поступил по своему обычаю: как только смерклось, поспешил к шалашу. Пришел, перекрестился, прилег на шинели лицом к грушевому дереву, обнял одной рукой собаку и отдался своим мыслям.
Есть о чем ему задуматься, есть над чем поломать голову… Разве не достоин сожаления этот кратковременный и неблагодарный мир? Мир… Село… Разрази, святой Георгий, это самое село с его миром! Один только порядочный человек оставался в селе, и тот сгинул, словно сквозь землю провалился. Как это так? Разве случалось раньше, чтобы Ванка отправился куда-нибудь, не прихватив с собой Миха? Что ж с ним теперь стряслось? На свадьбе ли, на поминках или на крестинах — всюду эти два друга появлялись вместе, таская с собой залатанный хурджин адамовых времен. Где ж он теперь, Ванка, — пусть господь всегда водит его счастливыми путями! — в чьем доме размахивает кадилом? Но не беда, скоро престольный праздник Алаверди, дай бог ему тянуться подольше! Впрочем, и так три воскресенья подряд в Алаверди не протолкнешься. А сколько заранее приезжает богомольцев с убоиной, с хлебом-солью и вином для ночного бдения! Как знать, может, уже и начал стекаться народ? Как знать! Ох и ублажит же себе утробу Миха! И налощит же себе усы говяжьим да бараньим жиром! — Миха сладко жмурит глаза, посмеивается про себя, тихонько хихикает, и белая бороденка его трясется вместе с жирными плечами…
Миха уже как бы чует щекочущий запах, что валит от дымящейся миски с хашламой и поджаристого шашлыка из молодой говядины, обсыпанного кружками тонко нарезанного лука. Ноздри крючковатого носа Миха шевелятся, как у ищейки, он не может понять, откуда тянет этим чудесным духом. От земли? Или ветерок принес его из виноградника? Или веет им от грушевого дерева? Ах, какой запах! Жаль, что нет здесь сейчас Ванки! Что бы он сказал?
Думает, перебирает мысли Миха — и господи помилуй, что же это такое? Мерещится ему или видится наяву? Откуда они взялись — вылезли из-под земли или слетели с неба? Господи, яко твоя есть сила и слава! Ангелы, как есть ангелы! Сколько их! Великое множество! Раз… два… три… — считает Миха и торопливо крестится.
Пес, который дремал, уткнувшись носом в лапы, вскочил с громким лаем, рванулся, но Миха вовремя успел ухватить его за ошейник…
Ангелы ходят вокруг грушевого дерева, поднимаются на него, спускаются снова на землю, а иные, пригнувшись, легко перелетают через изгородь, туда и обратно… Силы небесные! Господи, будь милостив К Миха! Нет, право, кажется, бог больше не гневается и послал ему на этот раз ангелов в знак своего благоволения. Ну конечно, не зря же ходил Миха в Бочорму на богомолье!
Вдруг собака вырвалась из рук хозяина, помчалась к груше — и божественное безмолвие ангельского хоровода сменилось такими отчаянными воплями и визгом, что Миха оцепенел. Неземные создания бросились наперегонки к пролому в изгороди и, отпихивая друг друга, посыпались через нее на дорогу.
Собака догнала главного ангела, того, который размахивал кадилом, с яростным рычанием набросилась на него и разодрала его белые одежды. Ангел треснул собаку кадилом, но не смог ее отогнать и ударился в бегство. Однако, прежде чем он перелетел через забор, пес снова настиг его и вцепился ему в голые икры.
Вопя что было мочи, ангел кое-как перевалился через колючую изгородь и исчез.
А наутро Миха стоял с понурой головой под грушевым деревом и сокрушенно глядел на следы ангельского посещения: земля под деревом была усеяна листьями и обломанными ветками, лишь кое-где в листве виднелись уцелевшие плоды.
Глава одиннадцатая
1
Миндия сослался на неотложное дело и ушел.
Долго смотрел Тедо подозрительным взглядом на закрывшуюся за ним дверь.
Гости проявляли неистовый аппетит: куриные кости трещали на крепких зубах. Иа Джавахашвили прочесывал стол, как комбайн, начиная с самого края, и, прежде чем. соседи успевали оглянуться, оставлял на нем расчищенную полосу.
Маркоз, сразу догадавшись, чем озабочен хозяин дома, стал его успокаивать:
— Пусть уходит, скатертью дорожка! Чем раньше такие люди отобьются, тем лучше.
— Пес его разберет — уж как он ругал Нико!.. Если бы все записать, целую шнуровую книгу можно заполнить. Какая муха его сейчас укусила?
— Да ведь ему новую кузницу построили! Какие у него теперь с нами могут быть дела? Ему лишь бы железа да угля привозили вдоволь, а председателем вот хоть этот кувшин посади — ни слова не скажет.
— Рабочий человек, — сказал Сико.
— Летние ночи коротки, не успеешь голову на подушку положить, как солнце из-за гор выглянет. Пора и нам расходиться по домам, а то ведь хозяин не станет нас выгонять. — Фома тщательно вытирал руки о свой неизменный фартук.
Тедо посмотрел искоса на старого садовника и, потянувшись через стол, стукнул полным стаканом о его стакан.
— Сколько уж лет, Фома, ты не бывал у меня в гостях… Куда спешишь, добрый человек, ведь сад твой никуда не убежит.
— Сад не убежит, Тедо, а вот время не стоит на месте… И если уж протекло, то назад не вернется, — все равно что вода в Алазани. Кто помоложе — пусть те и остаются, им и есть и пить в охоту… А я человек старый, пойду завалюсь спать, куда мне теперь пировать целую ночь напролет. Спасибо за привет, за угощенье.
— Вижу я, дядя Фома, тебе не по душе наш разговор, — вот душа ногам покоя и не дает.
Фома отодвинул свою тарелку и смел перед собой крошки со стола.
— Какой такой разговор?
— Вот попадет твой сад в «облаву», как Ефремов виноградник, тогда, может, ты догадаешься, о чем я говорю.
— Ты, Маркоз, оставь мой сад в покое. Напрасно ты его подсвистываешь да подманиваешь. Мой сад, браток, — это такой сокол, который только хозяину на руку садится. Места у тебя до черта без пользы пропадает — пошевели рукой, вот и вырастишь сад не хуже моего.
— Чудак человек! Где у него теперь земля, чтобы сад разбивать? Не видел, что ли, как приехали давеча из района, да смерили его участок, да провели посередке межу?
— Верно, было лишнее, оттого и отобрали. Почему у меня не отбирают? Ничего, Тедо, это не беда. Слыхал притчу — дружные супруги на топорище вдвоем умещались? Той земли, что у Маркоза осталось, хватит на сад побольше моего. Пусть только засучит рукава да пот прольет. Ну а я, как добрый сосед, подсоблю, не поленюсь, — вот и будет сад.
— Какой уж ты сосед — саженную изгородь из трифолиата перед носом у меня посадил!
— Хорошо, что догадался! Твои куры и свиньи вечно в моем саду копались. Не раз я тебе говорил,
