– Привык, что за шею тебя держит? Ладно, не беда, пройдет…
Я повела его назад, стараясь подальше обходить прохожих, у парадного он слегка заартачился, глядя на меня тревожно.
– Ну что ты? – Я присела рядом, почесала его за ушами. – Мы же там были уже, и совсем не страшно. Домой, Ричард, пойдем домой…
Мама, умница, не стала запирать дверь, и я спокойно провела пса к себе и попыталась проскользнуть в ванную, чтобы уже наконец умыться. Тут-то мама меня и поймала.
– Ты мне объяснишь, что все это значит? – сердито спросила она. – Где ты взяла собаку? Почему без разрешения?
Голос у мамы был не то что громкий, а… гхм… проникающий. Ричард залаял и забился тушкой в дверь.
– Мам, тише, – попросила я, – ты иди, я сейчас… только собаку успокою.
Мама фыркнула, повернулась на каблуках и процокала в кухню – там у нас был штаб.
А я подумала: ну вот, если сейчас он меня впустит, значит, все, дело сделано. Поворковав для порядку под дверью, я вошла. Пес ткнулся мне носом в руки, а я его погладила.
– Все хорошо, мальчик, видишь, все у нас получилось.
И я пошла сдаваться маме.
Мама и отчим завтракали. Увидев меня, они сделали специальные «судейские лица». Я решила подыграть, вытащила табуретку на середину кухни и села напротив, как подсудимый.
– Ну? – сказала мама.
И я все рассказала. Как было.
Моя мама не стала падать в обморок с воплями: «А! Он же мог откусить тебе ножки! Ручки! И даже ушки!» Нет, она совсем неплохо меня знала (потому что сама и сделала, и с тех пор мы не расставались надолго), поэтому, если бы я даже привела домой трехметровую зловонную нильскую рептилию, мама бы спросила только… да-да, где я ее взяла и почему без разрешения. А на эти вопросы я как раз и ответила.
Отчим тоже прореагировал скупо.
– Вот ведь маугли, – сказал он с усмешкой.
Но мама все еще сердилась:
– А лодочник? Он же тебя в милицию сдаст. Это же кража. Дожили до праздничка, – добавила она, обращаясь к мужу, – ребенок – вор!
Но отчим только рассмеялся:
– Ань, ну какая милиция? Я представляю себе лицо участкового! – И он забубнил, раздув щеки: – Что украли? Собаку украли… Какую собаку? Сторожевую собаку, о-о-очень злую! – И снова расхохотался в голос.
– Тебе бы все шуточки, – раздраженно сказала мама. – А что мы теперь с этой тварью будем делать? А кормить чем?
– Со мной? – тихо спросила я. – Так я не много ем…
Отчим совсем зашелся от смеха, а мама расстроилась:
– Шуты. Змеи ядовитые. И вообще, Гло. Тебе что-то натрепал мальчишка, а ты и поверила. А вдруг наврал? И никто не собирался убивать собаку?
– Ну, ма, – обиделась я, – ну я дура, да? Он правда сидел на короткой цепи – а это бессмысленно. Если бы я была вор, – я смутилась, – обычный вор… я бы легко прошла мимо пса, куда мне надо. И покормить его никто вчера не приехал… и воды в миске не было… А было жарко, тут от жажды одной свихнешься… Видно было, что плюнули на собаку, понимаешь?
– Все равно, – мама сердилась все больше, – мы не можем его оставить. Нас пять человек в квартире. И кот, – добавила она воинственно. – И мы пса твоего не прокормим – он огромный же. Ты совсем не думаешь, что делаешь…
– Рубец, – быстро сказала я, – как папа готовил, я умею. И у меня есть деньги, я же работаю, мам, мне хватит…
– Рубец, ф-фу, – скривилась мама. – Работает она… Нет.
– Мам, на неделю всего, а потом я его на конюшню отведу…
– Так сегодня и отведи.
Я испуганно замахала руками:
– Что ты, мама, нельзя его сейчас… Он вон злющий, нервный – битый потому что. Он там укусит кого- нибудь. А на цепь его никак нельзя… второй раз. Это все будет, конец собаке, ну, мам…
Мама забарабанила пальцами по столу.
Я решилась на отвлекающий маневр – все равно надо было сказать.
– Мам, – робко начала я, – а можно, я сегодня в школу не пойду? Нельзя пса дома оставлять сразу одного, надо выгонять его, поучить, а завтра…
– Что-о-о-о? – Мамин голос взметнулся как птица и полетел все выше и выше, до ультразвука. – Что? Школа – это святое. Ты что придумала? Да ни в коем случае…
Тут вмешался отчим:
– Ань, да отпусти ты свое маугли один раз, пусть побегает с собачкой… Ну посмотри на нее – то учеба, то тренировки, она ж уже синяя вся от этой школы, и руки как спички.
Мама не ожидала удара с фланга.
– Это не от школы, – сказала она сварливо, – это все паршивая конюшня. Их там бьют. Нет, ну ты представляешь – этот мерзавец, тренер, избивает их батогом. Ты ее не видел, да она вся вот в таких синяках. – Мама показала ладонь и завелась не на шутку. – Это же садист. Садист. Его из цирка выгнали за садизм, а эти умники подобрали – к детям. Нет, ну ты представляешь? Вот я до него доберусь, до этого вашего… как его?… Омар Оскарович…. Или Оскар Омарович? И не выговоришь, прости господи…
Я вздохнула.
– Омар Оскарович, мама. Омар Оскарович Бабаев. И во-первых, не батогом, а шамбарьером, – я говорила нарочито нудным голосом, – а во-вторых, не бьет.
Я тихо сползла с табуретки, подкралась к маме и несильно ткнула ее пальцем в бок. Мама взвизгнула и изменила позу.
– Вот видишь, мам, – назидательно сказала я, – а теперь представь, что ты – на скачущей лошади…
– Да отстань ты от меня, – отмахнулась мама.
– Ну, мам… – Надо было закрыть эту тему с побоями. – Вот представь, что я сказала тебе это словами – опусти левое плечо к бедру и прижми локоть к боку. Да, левый локоть. Это очень долго, понимаешь? Пока тренер будет это говорить, можно уже десять раз упасть и уби… сильно удариться. А шамбарьер – как указка. Ткнул в нужное место – и порядок. А ты говоришь – бьет… Да и не больно совсем, – приврала я на всякий случай.
Но мама не любила сдаваться.
– Вот заберу тебя оттуда, и будешь в музыкальную школу ходить, как все дети, – проворчала она.
Я промолчала. Я точно знала, что ни в какую музыкальную школу она меня не отдаст – после того как мама «сдала» меня в конно-спортивную, я перестала болеть. Совсем. И мама страшно боялась, что начну опять, если заберет. Это было так – просто попугать.
– Ань, ну хватит уже. – Отчим легко поцеловал маму в висок. – Пусть идет. Волколака этого дома оставлять нельзя, деда нет, он бабушку сожрет к чертовой матери. И кота твоего, ты подумала?
– А уроки на завтра? – слабо возразила мама.
– Да узнает у кого-нибудь. – И отчим незаметно сделал мне знак рукой – мол, проваливай отсюда.
Я ужом выскользнула из кухни, пробормотав:
– Спасибо, дядь Степан.
Не веря своему счастью, я закрылась в ванной, вымылась, переоделась и, пригладив мокрыми руками так и не расплетенные с вечера косы, связала их тугим узлом на затылке.
Да, у меня были косы. Не косички – косы, черт их подери, меня не стригли с пяти лет.
Мое проклятие в драках.
