В фойе, опершись о перила мраморной лестницы, стоит мистрис Барк и оживленно беседует с двумя шведскими корреспондентами. Завидя меня, она делает движение. Я останавливаюсь. Генерал, проходя мимо, молча наклоняет голову.
– Это ваш генерал? – спрашивает она. – Настоящий военный. Строгий, подтянутый, вежливый!..
– Да, он именно такой! Как ваше здоровье? Как сердце? Вы тогда очень испугали меня! – озабоченно говорю я.
– Все прошло. Просто – спазмы. Это бывает со мной. Скажите лучше, как вам понравился этот фарс, устроенный Англо-Иранской компанией? «Меджлис», – презрительно говорит мистрис Барк. – Как далеки эти господа от истинной демократии и парламентаризма! Прав был Реза-Шах, когда сказал, что Ирану нужен просвещенный абсолютизм.
– Ирану прежде всего нужно быть хозяином своей земли, свободы, жизни.
Госпожа Барк смеется:
– А ведь вы сейчас повторяете слова великого муллы, которому лично я симпатизирую, как наивному, честному и примитивному старичку. Когда он бормотал об империализме и колонизаторах, он был ужасно смешон и напоминал мне начинающего, только вчера вступившего в партию, лейбориста. Уйдемте отсюда, походим пешком по улицам, – вдруг предлагает она.
– А заседание? А информация в вашу газету?
– Пустяки! Заметка о драке, речах Хоссейна и Кашани уже отослана. Я набросала ее, сидя в корреспондентской ложе. Остальное неинтересно. Вопрос этот уже разрешен, – она насмешливо глянула на меня, делая паузу, – …союзниками, то есть вами, нами и Англией, а оставаться в этом бедламе и наблюдать за очередной азиатской дракой – скучно. Согласны?
– Прошу извинить, но обстоятельства не позволяют мне… Генерал ожидает меня в машине.
– Тогда мы встретимся через день. Надеюсь, вы будете послезавтра на традиционном футбольном состязании между янки и «Томми Аткинс»?
– Да, приглашение я получил и, вероятно, буду, – отвечаю я.
– Итак, до послезавтра!
В воскресенье генерал уехал для инспектирования частей, расположенных на шоссейных путях нашей зоны.
Пригласительный билет на футбольное состязание между англичанами и американцами был на три человека. Взяв с собою советника Арсеньева и майора Крошкина, я в пять часов выехал в Амир-Абад. Это был военный городок, в котором разместилась часть американских войск.
По дороге время от времени встречались дощечки и стрелки с указанием частей, расквартированных на данном участке. Большинство надписей были картинно-напыщенными, так, например, уличка, на которой разместилась танковая бригада, именовалась «Ад на колесах», пулеметная рота – «Огненные тигры», а мирная хлебопекарня и интендантское управление – «Дикий кабан Аризоны». Попадались и стрелки с надписями – «Бар «Белая лошадь», «Танцевальный зал», «Кинотеатр», «Пивная»… Кресты из перекрещенных мечей, взрывающийся аэростат, летящая лошадь со стрелой на шее и прочие символические рисунки перемежались с рекламой висконсинского табака и жевательной резинки «Олд Патрик».
Мы ехали в колонне автомашин, тянувшейся к западным отрогам Демавенда. По этой шумной, веселой, бесцеремонно и свободно державшейся колонне из «джипов», «виллисов», штабных и частных машин можно было бы безошибочно определить место, где находился стадион американцев.
Вскоре показался и он. Это был большой пустырь с деревянным, раскрашенным в три цвета въездом и тремя двухъярусными ложами с куполом и резной крышей, над которой развевались четыре флага – Ирана, США, Англии и СССР. От лож вправо и влево тянулось несколько отделенных пространством низких, неглубоких лож, дальше раскинулись в несколько рядов скамьи. Пустырь был обнесен высокими столбами и обтянут колючей проволокой. У входа шумела толпа военных, подъезжали и останавливались машины, сновали иранские жандармы и союзные полицейские, наблюдая за порядком, не допуская любопытных к центральной ложе, богато и безвкусно убранной дорогими коврами и букетами цветов.
Сойдя с машины, мы направились к входу, у которого стояли американские офицеры и рослый иранский капитан, проверявшие пригласительные билеты. В проходе я столкнулся с госпожой Барк.
– А я только что хотела попросить кого-нибудь проводить меня сквозь эту толпу к моей ложе. – Она взяла меня под руку, и мы вошли на стадион. – А где ваши места? – спросила госпожа Барк.
– Вон там, где размещаются мои спутники, – сказал я, видя, как Крошкин и Арсеньев рассаживаются в одной из лож с советским флажком. – За кого вы болеете? – спросил я.
– Не понимаю вас! – ответила журналистка.
– Простите, это наш московский термин. Проще говоря, кому вы желаете победы?
– Мне трудно ответить на это. По рождению я – англичанка, выросла в Америке. В Лондоне у меня много родных, и порой я очень скучаю по Англии. Ну, а вы кому желаете победы?
– Сильнейшим!
Мистрис Барк окинула взглядом стадион.
– Я космополитка. У меня нет определенной любви или неприязни к расам и народам, я терпимо отношусь и к цвету кожи, и к разным ступеням развития культуры и цивилизации народов, и все же я с трудом выношу этих забавных иранцев.
– Вы говорите о драке в меджлисе?
– Не только. Это один из штришков. Я говорю вообще об отрицательных национальных свойствах этого народа…
– Я не разделяю вашего взгляда.
– Конечно! Вы, русские, считаете братьями всех, я тоже, но с той лишь разницей, что этому «брату» следует еще долгое время вариться в котле цивилизации. Ну, взгляните, пожалуйста, на этих упитанных дам, грузно восседающих около своих не в меру похотливых, невежественных, подобострастных, но в тайниках своей души презирающих нас, мужей.
– Невежественных и похотливых людей можно встретить всюду. И среди европейцев и среди американцев их не меньше, чем на Востоке.
– А дам? – с усмешкой спросила Барк.
– Полнота не всегда безобразит женщину.
– Бедная! Значит, чтобы понравиться вам, мне следует пополнеть хотя бы до размеров вот этой пестро разряженной особы… – продолжала мистрис Барк, глазами показывая на полную, средних лет, красивую иранку, в ушах которой горели крупные бриллианты. – Кстати, вы знаете, кто она?
– Не знаю!
– Это супруга министра водных, шоссейных и железнодорожных путей Ирана. Вам следовало бы знать «Усладу ночи», – многозначительно сказала журналистка.
– Какую усладу? – спросил я.
Мистрис Барк рассмеялась.
– Вот и моя ложа, а «Услада ночи» – это титул госпожи министерши. Вы, вероятно, слышали, какие пышные наименования носят многие из этих господ. На днях я перечитывала кое-какие книги об Иране и узнала из них о том, что шах Наср эд-Дин, дед свергнутого Резою Ахмеда Каджара, прекрасно использовал непреоборимую любовь к титулам своих подданных, заведя специальную шкатулку – «ящик дураков», как называл он ее. В эту шкатулку он клал деньги, полученные за разрешение носить тот или иной титул.
– Это интересно, – улыбнулся я.
– Я даже выписала кое-что из книг об Иране на эту тему. Это настолько забавно, что я непременно использую в своих корреспонденциях.
Мистрис Барк достала уже знакомую мне книжечку.
– Теперь я не потеряю ее. Вот что пишет некий профессор Вуд, – она перелистала страницы и прочла:
