«сломать и самого сурового мужчину» [20]. Впрочем, это вовсе не говорит о том, что я сумею найти место с таким странным названием на глобусе или карте. Строчка, на которой значится: «Сеул, Корея», находится где-то в нижней трети списка. Цена вопроса: 599 долларов. И думать нечего, таких денег у меня просто нет. При этом небольшое объявление в витрине заманчиво обещает клиенту уладить дело с паспортом, «организовать» сертификаты о прививках и — самое главное — оказать содействие в подборе курьерской работы. Десять минут, пять испорченных страниц анкеты и девяносто девять долларов (оплата потом) — и я выхожу из агентства с четкими инструкциями по поводу того, где и у кого забрать готовый паспорт, чтобы потом встретиться с мистером Йи в восемь часов вечера в пятницу перед стойкой регистрации авиакомпании «Кориэн эйр» в международном терминале аэропорта «Кеннеди». Агент сто раз предупреждает меня, чтобы я не опаздывал. «Мистер Йи просто помешан на пунктуальности», — втолковывают мне.
Вечером накануне отлета Кей мы решаем вместе поужинать где-нибудь в Вест-Виллидж. Мы заходим в какой-то тихий закуток на Бэрроу-стрит — место, которое еще неделю назад я бы всячески охаял и безжалостно осмеял: скрипочки всякие, статуэтки, прочие «искусства», — все для того, чтобы искусственно создать романтическое настроение для денежных мешков, которым не хватает не то подлинной страсти, не то просто оригинальности. Так нет же, сегодня я ловлю себя на том, что вместе с лохами, сидящими за соседними столиками, умильно улыбаюсь и чуть не пускаю слезу при виде того, как две пары одна за другой договариваются о помолвке и обмениваются кольцами. Мы даже меню не успели открыть, а вокруг уже столько счастья нарисовалось. После ужина мы с Кей идем пешком обратно в гостиницу. Она берет меня под руку и опирается на мой локоть — по-хозяйски, как давняя, имеющая на это полное право любовница. Я же чувствую, что не иду, а скорее плыву по улице в теплой, благоухающей ванне, наполненной эндорфинами. Говоря менее цинично, я просто влюблен по уши.
— Даже не верится, уже завтра я уезжаю, — говорит Кей позже, когда мы, позанимавшись любовью, лежим, обнявшись, в постели. — Не хочу уезжать, не хочу оставлять тебя здесь.
Меня так и подмывает рассказать ей все про приготовленный сюрприз, про чувства, которые я к ней испытываю. Но Кей не дает мне выговориться и, взгромоздившись на меня сверху, настойчиво требует очередного раунда взаимного удовольствия.
— Я тебя перед отъездом так затрахаю, — говорит она, — что ты об этом деле и думать не захочешь, пока я не вернусь.
Проснувшись на следующее утро, я обнаруживаю, что Кей, оказывается, уже уехала в аэропорт. Забавная и в то же время очень сентиментальная записка обещает мне еще больше удовольствий по ее возвращении. Из пелены сладкой грусти меня вырывает жужжание пейджера. Я смотрю на дисплей: очередной незнакомый номер с Лонг-Айленда. Выясняется, что это Дэнни Карр.
— С возвращением вас, Дэнни. Как Флорида?
— Слишком много снега, — отвечает Дэнни, явно имея в виду не атмосферные осадки. — Куча силиконовых сисек. И откуда они только берутся? Впрочем, я, конечно, не жалуюсь — девчонок полно, а значит, и конкуренция среди них большая. В общем, трахайся не хочу. Короче, мне на этой неделе двойная доза нужна.
— Двойная? Да вы что — смеетесь? Я не уверен, что получится набрать даже то, что я вам обычно приношу. Вы же не сказали мне, когда возвращаетесь.
— Нужно наперед думать, сынок. Ладно, я намек понял. Плачу тройную цену.
— Дэнни, даже если бы я сумел набрать столько товара, у меня не хватит денег, чтобы отложить его для вас. Мне же выручку каждый вечер сдавать нужно, а в долг у нас никому не дают.
— Четыре цены, ты слышал? Приезжай ко мне в Бриджгемптон, и я заплачу тебе вперед сколько нужно.
Я звоню Билли и «радую» его тем, что сегодня не смогу выйти на работу, сославшись на мамино здоровье. Час спустя я уже сижу в электричке, идущей на Лонг-Айленд, через Левиттаун к Гемптонам. Поеживаясь на холодном ветру, выхожу со станции, ловлю такси и называю шоферу адрес, который продиктовал мне Дэнни. Вскоре я уже звоню в звонок, и мне открывает дверь солидный мужчина весьма почтенных лет, который вполне мог бы сойти за дворецкого, будь на нем надето хоть что-нибудь, кроме куска крупной сетки. По-моему, это не что иное, как гамак.
— Здрасте! — говорю я, немало удивившись, впервые увидев вблизи такое количество старческой, сплошь покрытой сеточкой мелких морщин кожи.
— При-вет! — отвечает мне старик. Говорит он медленно, по слогам, явно с каким-то акцентом; наверное, немец. — Это ты? Странно. Я заказывал помоложе.
— Я, это… Наверное, домом ошибся.
— Уймись, Ганс, — раздается голос Дэнни, нарисовавшегося в дверном проеме; я вздыхаю с облегчением, увидев, что на нем куда более целомудренный купальный костюм — обычные мужские плавки. — Не стой в дверях, возвращайся в сауну. Не бойся, когда до развлечений дело дойдет — я тебя позову.
Ганс недовольно хмурится и уходит вглубь дома. Я лишь успеваю заметить, что под нарядом из гамака на нем надеты трусики-стринги.
— Гребаные немцы, — негромко говорит Дэнни. — Ты бы знал, на что только идти приходится, чтобы они были довольны. Спасибо, что приехал в такую даль. В другой ситуации я бы Рика сгонял. Но этому козлу хрен дозвонишься — отпуск у него, видите ли, рождественские каникулы. Выпить хочешь? Или, может быть, нюхнуть? У меня свежак есть — из Боливии.
Я показываю рукой через плечо и поясняю:
— Такси ждет.
— Ну да, да, конечно, — говорит Дании и скрывается в глубине дома.
Буквально через минуту он возвращается и дает мне три тысячи долларов.
Вся следующая неделя проходит у меня как в бреду. Мои воображаемые курильщики дымят как паровозы, чтобы обеспечить меня десятью дополнительными пакетиками травы для Дэнни. Я с трудом выкроил время съездить в турагентство и забрать паспорт. Затем — звонок маме с извинениями. Впрочем, я прекрасно понимаю, что нужно ей сказать: ее настроение заметно улучшается, как только она по намекам догадывается, что в моей жизни вполне четко обозначилось присутствие женщины.
Только в пятницу после полудня — буквально за несколько часов до отлета в Корею — мне удается собрать то количество травы, которое заказывал и даже заранее оплатил Дэнни. Загрузив пиджак двумя с лишним фунтами марихуаны, я сажусь на метро и еду по уже знакомому маршруту. В первый раз за все это время на первом этаже бизнес-центра, где находится офис Дэнни, нет охранника, пропускающего своих и выписывающего пропуска посторонним. Журнал посетителей лежит на стойке, и я, издевательски ухмыляясь, записываюсь под именем мистера Грина. Еще несколько шагов — и я захожу в лифт. Кнопка нажата, двери закрываются.
Двери вновь открываются, и я вижу прямо перед собой двух полицейских.
Инстинкт самосохранения впадает в истерику и требует от меня: «Беги, беги!» Остатки оглушенного здравого смысла с ужасом констатируют, что выполнить эту рекомендацию, учитывая геометрические особенности замкнутого пространства лифта, объективно невозможно. К тому же копы смотрят на меня в упор.
— Все нормально, — говорит один. — Это не бомба, не чрезвычайное происшествие, просто — работаем.
Я пытаюсь изобразить на физиономии приветливую улыбку. Насколько убедительно это у меня получается — понятия не имею. Я физически чувствую, как у меня мгновенно поднимается температура. Еще немного, и от такой жары воспламенится марихуана, распиханная по карманам пиджака. Да еще этот запах, который ни с чем не перепутаешь, — я уверен, что от меня разит за версту. В общем, понимаю я, отсюда мне только одна дорога — в тюрьму. Как я шел по коридору, по правде говоря, не помню. Каким-то образом я оказался перед стойкой Рика и, оглядевшись, понял, что вовсе не избежал бури, а наоборот — оказался в ее эпицентре: офис Дэнни просто наводнен людьми в синей форме.
То, что для меня предстает сценами фильма ужасов, для Рика, похоже, выглядит чем-то занятным и даже захватывающим: он спокоен, расслаблен, а глаза его, пожалуй, даже чересчур широко открыты. В общем, ощущение такое, что он оказался на съемках любимого сериала про полицию и никак не может
