лесу, и смех разбирает. Они снимаются с ночевки, оставляя после себя тлеющие головни, обрывки газет, бутылки, яичную скорлупу. В самую глубь джунглей за ними тянется широкая дорога; самый сильный ливень, и тот не смоет их следов. Малый ребенок может идти за отрядом и собирать окурки сигар и консервные банки.
— Так всегда бывает, — говорил отец. — Домашний и дикий слон тоже не похожи друг на друга. Или возьми собаку, которая жила с человеком. Она не скроет в джунглях своего следа. А собака, выросшая на опушке джунглей, пройдет и не оставит за собой ни следа, ни знака Корова бредет по деревне ночью, и всюду грязнит, и шумом будит половину поселка. Даже во сне ты слышишь ее присутствие. А дикий буйвол? Грузный зверь разрезает воздух, точно стрела; свист воздуха — это весь его шум. Он не щиплет много травы в одном месте, чтобы охотник не настиг его по следам. Он не оставляет позади себя на каждом шагу кучи помета, и даже там, где он пьет и купается, почти не видно его следов. Трава, на которую он ступает с огромной тяжестью, недолго хранит отпечаток его копыт. Через несколько часов она уже выпрямится и скроет его дорогу. Дикий зверь не знает, с какой стороны появится враг, потому он осторожен и чуток. Городской человек и домашние животные спокойны — им нечего опасаться, они не смотрят по сторонам! Из безопасности родятся вялость, неряшливость и невнимание!
Я был согласен с отцом.
Люди из города принесли с собой в джунгли палатки и барабаны. У джунглей есть свои голоса: птичий щебет, рев тигра, трескотня обезьян, вой шакалов. Но барабанный бой был худшим из всех звуков, какие я слыхал в своей жизни.
И охотились горожане по-своему. Они на охоте не рисковали ничем; весь риск был на стороне зверя. Такая охота достойна труса. Мы охотились с ними и помогали им бить зверя, но эти охоты были мне не по душе.
Ранним утром меня посылали с отцом на разведку. Порой мы бродили часами по лесу, чтобы выяснить, куда ушли звери. Потом пять-шесть часов уходило на возвращение к лагерю. Чуть стемнеет, весь лагерь ложился спать, а в четыре часа утра, после быстрого завтрака, охотники снимались с места и отправлялись туда, где нами с вечера был обнаружен зверь. Охотников иногда собиралось до двадцати. Они ехали на слонах, с которых, конечно, сняты были обычные украшения; только соломенные подстилки и простые деревянные хаудахи привязаны были к спинам слонов. Весь этот поезд шел одной дорогой, а мы с загонщиками — другой.
Мы шли по двое, растянувшись по джунглям длинной цепью, и гнали зверя впереди себя барабанным боем. Время от времени мы останавливались и поднимали вой. Его подхватывали все загонщики, сколько их было, и шум потрясал джунгли. Звери срывались с мест, начинали метаться, ища спасения; они старались уйти от барабанного боя и человеческих криков и бежали прямо на ружья охотников.
Выгонять зверя из кустов и из логовищ было опасно. Я помню, однажды со мной приключилась такая беда. Мы с загонщиками были одни, когда я услыхал неожиданный храп за кустом, в двух шагах от себя. Барабанщик сразу бросил бить в барабан, онемел и затрясся от ужаса. Он посмотрел на меня, спрашивая взглядом, что за зверь за кустом.
— Это буйвол, — сказал я. — Бей! Бей в барабан!
Он ударил раз-другой, но звук потонул в яростном реве животного. Загонщик бросил свой барабан и пустился бежать. Я остался один на один с буйволом в чаще джунглей. Сквозь темный куст я различил налитые кровью глаза и крутые рога. Ни одна былинка не шевелилась. Ничто не показывало намерений зверя. Я нагнулся и поднял палочки, брошенные барабанщиком. Между мной и животным был только барабан шириной в один метр. Я понимал, что стоит мне двинуться с места, и буйвол ринется и затопчет меня до смерти. Мы оба дрожали от страха, и каждый выжидал, что сделает враг. Я видел бешенство в глазах буйвола, а все оружие мое было — нож. Что было мне делать?
Вот, пригнув голову, он бросился на меня. Я что было силы ударил в барабан. Буйвол замер на месте. Теперь его голова высунулась из куста, и я увидел мохнатый загривок. Если бить ножом, нужно было ударить в то место, где начиналась грива. Но я не решился. Теперь он двинулся не ко мне, а к обтянутому кожей бочонку. Он подошел к нему и потянул в себя запах. Я припал к земле, притаившись за барабаном. В ту минуту, как он коснулся ноздрями туго натянутой кожи, я снова ударил по ней со своей стороны. Буйвол прянул назад и исчез за кустом.
Но это не было еще избавление. Я знал, что стоит мне встать, показаться ему на глаза, и он забудет о барабане. Мне оставалось одно: я покатил барабан, как бочонок, все время прячась за ним. По кусту прошел шелест — это значит, что буйвол напуган так, что шкура на нем дрожит. Я воспрянул духом. И в ту же минуту с яростным ревом он кинулся вперед. Я вовремя отскочил от барабана, и мне стало смешно, несмотря на опасность: он ударил в бок барабана и, как бочку, погнал его впереди себя. Верткий бочонок не давался его рогам. Я воспользовался этой минутой и влез на дерево. Отсюда мне было видно, как острые копыта режут траву, как катится барабан.
Наконец, буйвол уперся в деревце и остановился. Он помедлил и ударил в барабан с другой стороны Кожа лопнула, и зверь заметался с барабаном на голове. Он носился, ломая кусты, из стороны в сторону, но не мог стряхнуть барабана с рогов. Вот он смял куст, который был только что между нами, и остановился у дерева подо мной. Он был теперь рядом со мной; я слышал его тяжелое дыхание. Тут мне пришла в голову глупая мысль. Я нагнулся и ударил кулаком в барабан. Зверь замычал и в бешенстве налетел на древесный ствол. Барабан разлетелся в куски, и вместе с ним сломался один из рогов обезумевшего зверя. С яростным ревом буйвол исчез в кустах.
Я спустился с дерева и побежал в ту сторону, откуда доносились чуть слышные крики загонщиков и тихая, как комариное гудение, дробь барабанов.
Поиски друга
Вскоре после случая с буйволом отец сказал мне:
— Ну, сын мой, час настал. Пришла осень, и слоны движутся с севера к югу. Теперь нам нужно забраться поглубже на север и ждать у верховьев реки Брамапутры, откуда слоны начинают свой осенний поход. Может быть, мы там встретим Кари; в стаде или одиночкой он должен там пройти. Я сговорился с тремя англичанами, которые охотятся на зверей и набивают чучела для музеев. Мы будем служить им проводниками, и за это они помогут нам поймать нашего слона.
Как счастлив я был, когда мы двинулись в путь! Мы везли с собой три хороших ружья и около пятисот метров крепких ремней. Все это было уложено на спине у слона, которого привели с собой белые охотники.
— На север! — повторял я. — На север! Мы скоро найдем тебя, Кари!
Недели через две, в первых числах сентября, мы достигли верховьев Брамапутры. Вдали видны были снежные вершины Гималаев. Внизу, под нами, ревела река; над ней парили орлы. Отец сказал мне:
— Бери пример с этой птицы. Она поднимается высоко над миром и видит мельчайшую зверушку в траве. Так и ты смотри, чтобы твой кругозор был широк, и вникай в мельчайшие явления жизни.
Я не понял тогда этих слов, но запомнил их твердо, потому что верил в мудрость отца.
Мы провели не одну ночь в этих местах. Англичане настреляли много зверей для своих музеев, но слонов мы не встречали. Я совсем приуныл, но отец оставался спокоен.
— Если они пойдут на юг, то не минуют этой дороги, — говорил он, и я замолкал.
Во время наших поисков мы наткнулись однажды на питона. Дело было после обеда. Охотники ехали впереди на слоне, а мы с отцом, пешие, поотстали. Мы всегда пускали слона вперед: своим звериным чутьем он лучше нас угадывал дорогу; жители джунглей расступались при виде такого гостя. Лес был редок, и мы видели сквозь ветви деревьев круп слона. Дорога шла в гору, слон не мог обогнать нас намного, но, когда он перевалил через гребень холма, мы потеряли его из виду. Темнело уже, и мы ускорили шаги. В это время до нас донесся крик слона, он трубил, как трубит слон в смертельной опасности. Мы бросились сломя голову вперед. Нас ждало страшное зрелище. Огромный питон обвился вокруг передних ног животного и старался вползти выше, дотянуться до спины слона, где сидели люди. Охотники не могли спастись от питона, даже если бы им удалось взобраться на ветви деревьев: питон настиг бы их там. Стрелять в змею
