общаться с Норвилем и Прекрасным. Граф нервно теребил галстук, а Принц вырядился в лучшие шелка и расчесал волосы до алмазного блеска.
– Наша деятельность в Аласии не носила масштабного характера, – рассказывал министр разведки. – Жители платят налоги и не создают проблем, и необходимости отправлять туда агентов не возникало. Разумеется, теперь, когда их территория должным образом перейдет под нашу юрисдикцию, они сделаются частью нашей информационной сети, но, чтобы все это устроить, потребуется время.
– Понимаю, – кивнул Прекрасный.
– Кстати, ваше высочество, если вы ищете новых приключений, у меня на столе лежит дело об очень красивой девушке, похищенной разбойником. Барышня не королевского рода, но происходит из богатой купеческой семьи…
– Ее и вправду похитили, или она сбежала?
– Вероятно, последнее. Но дело в том, что родня девушки уверена в первом, и если ее вернуть, Король получит еще несколько влиятельных сторонников, считающих себя его должниками.
– Не интересует. Проклятие, Норвиль, да где же она? Она случайно не опаздывает?
– Не опаздывает, – заверил министр разведки. – Лишь слегка задерживается.
– Как вы думаете, я ей понравлюсь?
– На балу понравились. Со всей очевидностью.
– И, думаете, я ей по-прежнему буду нравиться?
– Возможно. Я лишь смею надеяться, что она не станет выражать свою привязанность так же демонстративно, как в прошлый раз.
– Смею надеяться, вы ошибаетесь. И представьте, Норвиль, я никогда ни от чего ее не избавлял, не спасал ей жизнь и не помогал выбираться из затруднительного положения. Она ничем мне не обязана. А значит, на балу она начала тереться об меня бедрами чисто из…
– Похоти.
– Ага. Разве не здорово?
– Нет. И я вынужден обратить ваше внимание на то, что ни одна из спасенных вами юных дам также ничем вам не обязана. Ожидать чьей-либо благосклонности лишь за добросовестное исполнение своего долга – недостойное занятие.
– Между прочим, – заметил Венделл, – вы сами только что предлагали его высочеству спасти купеческую дочь ради повышения авторитета его величества.
– Э-э-м-м-м, говорил. Неплохой выпад, молодой человек. Но политическая услуга и личная – две совершенно разные вещи. И если человек является героем, это не освобождает его от обязанности вести себя в рамках приличий.
– Мисс Синтия и мадам Эсмеральда!
Все повернули головы в сторону входа. Да так и замерли.
Красота, как сказал бы известный поэт ушедшего столетия, помещается в глазах смотрящего. У мужчин и у женщин представления о красоте различны. Женщины понимают красоту в классическом смысле: они находят ее в искусно высеченных чертах греческих статуй, в свободных, но безупречных линиях лица и тела, в царственной осанке, в высоко поднятом подбородке. Их феминистский идеал – ледяная богиня. Бесконечно желанная и бесконечно недоступная.
Когда о красоте говорят мужчины, они имеют в виду сексапильность. Энн была красива. Аврора была красива. Синтия была сексапильна.
Ее длинные огненно-рыжие волосы толстыми мягкими волнами спадали ниже осиной талии, доставая до ягодиц, очерченных облегающим черным шелком. Открытое платье предоставляло взору верхнюю часть высоких крепких грудей, а У-образный вырез сзади устремлялся вниз, подчеркивая изящный изгиб спины. Длинные стройные ноги казались еще длиннее и стройнее благодаря черным шелковым чулкам и четырехдюймовым шпилькам. Глаза у нее были зеленые, словно только что пробившиеся весенние листья, а губы – полные, влажные и зовущие. Она не смотрела ни на кого, кроме Прекрасного, и только ему дарила улыбку, манящую, как зов сирены.
– Ну, что я вам говорил? – с благоговением произнес Принц. – Разве она не чудо?
– Выглядит ничего, – согласился Венделл.
Синтия боялась, что сердце у нее разорвется от возбуждения. «Даже если это не сработает, все равно оно того стоило, – думала она. – Если я больше никогда его не увижу, я буду счастлива всю оставшуюся жизнь. Если я не проживу больше ни дня, я сегодня умру в экстазе». Еще бы. Она прибыла в королевский замок Иллирии по специальному приглашению для встречи с самим Прекрасным Принцем! Все происходило именно так, как предсказывала крестная.
При одной мысли о крестной девушка вся затрепетала. Эсмеральда такая особенная. Она не просто умела колдовать, она была само колдовство. Она обладала волшебным свойством – его еще называют шармом или харизмой, – заставившим Синтию просто влюбиться в нее с первого взгляда, а когда крестная обнимала и баюкала ее, все проблемы девочки, казалось, улетали прочь и мир окутывала теплая золотистая дымка.
Иногда она думала, что все могло сложиться иначе, окажись она сиротой. Ну, формально, разумеется, Синтия сиротой и являлась, поскольку оба ее родителя умерли, но она имела в виду сиротство не в этом смысле. Она имела в виду брошенных или найденышей, тех, кто потерял родителей в очень юном возрасте и вообще их не помнил. Такие дети, девушка знала наверняка, всегда мечтали об одном и том же: однажды их настоящие отец и мать явятся за ними и окажутся красивыми, богатыми и любящими, заберут их с собой, и они все вместе заживут где-нибудь счастливо.
У Синтии почва для подобных утешительных иллюзий напрочь отсутствовала. Ее отец проболтался рядом, пока дочке не исполнилось восемь. Этого времени ему с запасом хватило, чтобы рассказать дочери, как ее мать умерла, дав жизнь ей самой. Умерла совершенно точно, без всякого сомнения. И никогда уже не вернется. Самого отца ситуация несказанно огорчала, и он винил женщину не только в ее собственной
