Ребята рвут рубаху на полосы и перевязывают раненого.
— Слышь, а кровь-то уже остановилась!
— Ай!!! Больно же!
— Зырь, какая дырища!
Наконец укушенный поднимается и с облегчением видит, что собака совершенно нормальная.
— Вот блядина! Убью!!!
— Да хрен с ней! Гляди, вот пакость!
— Сдохла, а кровь все идет.
— Ну, она еще долго будет идти…
Черный кобель мало-помалу успокаивается. Он так и не смог отцепиться от своей мертвой подруги и теперь лижет кровь, что сочится из ужасной раны. Остатки его длинной шерсти свисают красными лохмотьями.
— Идти-то сможешь?
— Слушай, точно нет пены, ты уверен?
Ребята решают уйти с чужой территории. Подхватив своего отважного друга с обеих сторон, они идут по бульдозерному следу.
— Больно?
— Г-гнида! Я ее все-таки убью!
Пройдя еще немного, они находят место, буквально усеянное персиками, и бросаются разгонять ворон.
— Бу-удет мясцо!
— Интересно, как можно жрать собачатину?
— Ну разве что с выпивкой… Отец говорит, что под спиртягу и какашку съесть можно.
Парень с парусником на рубашке нарвал какой-то травы и показывает ее друзьям. Она источает сильный запах, а зубчатые листья покрыты редким пухом. Потом он растирает стебли в ладонях и прикладывает кашицу к ране.
— Слушайте, я пойду, — говорит покалеченный охотник. — Что-то охота на город посмотреть.
Он уходит, волоча ногу, словно ружье. Дорога выводит его через всю свалку на возвышенность, с которой открывается прекрасный вид на город. Из-за груды гниющих фруктов он видит гигантскую трубу и три бульдозера, что стоят перед фасадом серого здания.
Боль почти отпустила — в этом, несомненно, заслуга его товарища. И кровь больше не течет. «Надо было и ту сволочь убить!» — думает, прихрамывая, мальчишка. Он прикрывает глаза и снова видит рыжую собаку, ее бессмысленный взгляд, влажные, исступленные глаза… Впрочем, не важно — через пару дней от нее останется только скелет. Скелет среди свиных туш… А глаза, должно быть, уже успели обсохнуть.
Запах свалки становится все слабее. Вот и холм, вернее, настоящая гора, возвышающаяся над городом. Ее вершина всегда скрыта в облаках. Впервые он увидел эту гору, когда еще не умел ходить, — с тех пор она ничуть не изменилась. Вечно одно и то же — даже прекрасное может опротиветь. Но сегодня необычный день: сегодня город украшают к празднику. Особо бурные приготовления идут на площади, со всех сторон окруженной цветущей зеленью. Площадь вымощена полированными плитами, которые лучами расходятся от центра, где установлена фигура льва, борющегося с питоном. Здесь все, даже скамейки и кусты, подчинено строгому порядку.
Поражает полное отсутствие всякой тени: небо закрыто плотной пеленой облаков. От этого местность делается похожей на дно глубочайшей пропасти, существующей, наверное, с начала времен. Кажется, что стоит только попасть сюда, как немедленно снизойдет на человека чувство небывалого умиротворения.
Если пройти дальше в парк, то можно увидеть наполовину скрытый буйно разросшейся зеленью большой дом из красного кирпича. Его окружает металлическая ограда, у калитки несут караул двое стражников с устаревшими ружьями.
Из-за раскидистого, не по сезону облетевшего дерева появляется девушка. Ее ноги босы, туфли с каблуками-шпильками она держит в руке. Проходя мимо застывших у входа стражников, она одаривает их лучезарной улыбкой. Один из них, самый молодой, бросает на нее долгий взгляд, не меняя, однако, выражения лица. Девушка останавливается, нарочито медленно надевает свои серебристые лодочки и произносит:
— До чего приятно ходить босиком, вы бы знали! Опавшие листья такие прохладные и мягкие…
Стражник открывает перед ней калитку.
Все окна в доме закрыты, шторы задернуты. В стеклах отражается темно-зеленая листва.
В бесконечных коридорах, куда почти не попадает дневной свет, девушке встречаются только одинаково одетые породистые старцы, прямо-таки пышущие здоровьем. В их похожей на униформу коричневой сбруе при такой жаре можно, чего доброго, заживо испечься.
Ни шороха, ни звука. Там, в самой глубине дома, по коридору направо, есть дверь, которая ведет в темный подвал. Из щели тянет сыростью. Кажется, что вот-вот оттуда раздастся чей-то ужасный вопль. Девушка останавливается на мгновение, а потом начинает подниматься по лестнице. Цоканье ее каблучков нарушает тишину. Навстречу спускаются еще несколько человек в униформе, кто-то из них обращается к девушке, но она не слышит. Хриплый голос будит эхо где-то под высоким потолком. «Что он мне сказал?» — думает девушка, но губы непроизвольно складываются в вежливое «да». Он произнес на иностранном языке: «Гнусная погодка, не правда ли?»
Она поднимается на второй этаж, по ее бедрам струйками стекает пот. Здесь, наверху, отвратительно пахнет чем-то затхлым. На лестничной площадке по стенам висят портреты: три женщины с немного обезьяньими лицами, в роскошных кружевах. Та, которая слева, смотрит куда-то вдаль, у двух других на губах играет легкая улыбка. Пальцы женщин унизаны кольцами; краски местами облупились. «Кого же она мне напоминает?» — каждый раз думает девушка, когда проходит мимо среднего портрета в аляповатой раме. Она быстро озирается и вытирает пот с бедер.
Вот и комната, куда она направляется.
Приоткрыв металлическую дверь, девушка видит кресло, а в нем застывшего в неудобной позе человека, который улыбается ей. Он тоже одет в коричневую форму но выглядит гораздо моложе тех, что встречались ей в коридорах.
Мужчина слушает скрипичный концерт — на старом проигрывателе крутится пластинка. Девушка ступает по ковру, и с каждым шагом на нее накатывает новая волна звуков, трепетных, вибрирующих и затухающих где-то наверху, под потолочными балками. В центре комнаты установлен бильярд, рядом с ним — небольшой инкрустированный столик; на камине лежит раскрытый журнал, и на его развороте угадывается портрет английской королевы… Музыка заполняет все пространство комнаты, и звуки кажутся шершавыми, словно кошачий язык… Календарь в тусклой золотой оправе, часы показывают одиннадцать сорок три: утро подходит к концу. В выпуклом зеркале можно увидеть всю комнату разом. Девушка кладет руку на подлокотник и, не меняя выражения лица, обнимает мужчину.
— Ты опоздала. Я прямо как чувствовал, что ты не придешь вовремя.
Скрипка начинает новую тему, и мелодия медленно вливается в эту мрачную комнату. Голубые шторы на окнах плотно задернуты. Цветы в горшках, чайные чашки, расписанные ракушками, тесак, и копье, привезенные из тропических стран, голова оленя, огромная постель, на которую наброшена шкура белого медведя, флакон фиолетового цвета с какой-то микстурой, таблетки, шприц, шляпа с плюмажем, пара дорогих атласных перчаток, женский парик, сабельный клинок с отломанной рукоятью… Кажется, что звуки скрипки, вибрируя, отскакивают от всех этих предметов и только потом растворяются в тревожном взгляде мужчины.
— В городе, верно, праздник… Ты его так ждала…
— Я боюсь, что пойдет дождь. А ты как думаешь? Его ведь не отменят? Вряд ли праздник перенесут..
Девушка кривит ярко-красные губы и наливает в узкий бокал что-то розовое. Мужчина поднимается с видимым усилием. Он качает головой, потом проводит рукой по глазам и идет к окну. Он передвигается с большим трудом, отчего создается впечатление, что кости у него мягкие, как расплавленный воск.
— Да нет, полагаю, все будет в порядке. Не беспокойся, погода не испортится, — произносит он и слегка приоткрывает занавески.
