— Бедный!
Ее голос звучал так, как если бы она зачитывала надпись, которую кто-то изваял на стене крупными буквами. Может, на стене и правда это было написано? — мелькнуло в голове.
— Честно, я не знаю, что тебе сказать. Уходить я точно не хочу. Но верный ли это ответ? Не знаю. У меня даже нет уверенности, могу ли выбирать, что ответить. Юкико, ты мучаешься. Я вижу. Руку твою чувствую. Но есть что-то совсем другое, чего нельзя увидеть и почувствовать. Называй как хочешь: ощущение, вероятность... Оно просачивается в меня откуда-то, опутывает изнутри. Живет во мне. Это не мой выбор, и я не в состоянии дать на него ответ.
Юкико долго ничего не говорила. В ночи под окном время от времени погромыхивали грузовики. Я выглянул на улицу, но ничего не увидел. Передо мной лежали только безымянное пространство и время, соединявшие ночь и рассвет.
— Мне хотелось умереть, пока все это тянулось, — начала она. — Я не пугаю тебя, нет. Просто говорю все, как есть. Я не раз думала о смерти, так мне было одиноко и тоскливо. Вообще-то умирать совсем не тяжело. Представь, что из комнаты медленно выкачивают воздух. Со мной примерно то же самое происходило — постепенно пропадало желание жить дальше. В такие минуты к смерти не так серьезно относишься. Я даже о детях не думала. Что с ними будет, если я умру? Почти не думала об этом. Вот до чего дошла в этом своем одиночестве. Тебе, наверное, этого не понять. Что я чувствовала, что думала, что могла с собой сделать. Вряд ли ты всерьез об этом задумывался.
Я молчал. Юкико убрала руку с моей груди и положила себе на колени.
— Но я не умерла. Осталась жить. Думала, что приму тебя, если ты когда-нибудь захочешь вернуться. Вот и не умерла. И дело не в том, кто на что право имеет, не в том, верно это или нет. Может, ты вздорный, может, никчемный. Может быть, ты опять сделаешь мне больно. Разве в этом дело? Ты ничего не понимаешь.
— Да, наверное я ничего не понимаю.
— И не о чем не спрашиваешь.
Я открыл было рот, но не нашел, что сказать. В самом деле, я никогда ни о чем ее не спрашивал. Почему? Ну почему, черт возьми?
— Теперь ты сам будешь решать, что ты вправе делать. Или
Я кивнул.
Юкико сложила на груди руки и посмотрела на меня.
— Знаешь, раньше я тоже видела сны, у меня были мечты, фантазии. Но в один день все кончилось, пропало. Еще до того, как мы с тобой встретились. Я их убила. Убила и выбросила по собственной воле. Так вырезают из тела отработавший свое ненужный орган. Правильно ли я сделала? Бог знает. Но тогда я не могла иначе поступить. Иногда мне снится сон. Будто кто-то принес мне то, что я выбросила. Снится все время одно и то же: какой-то человек держит это в руках и говорит: «Вы тут потеряли кое-что». Вот такой сон. Я была с тобой очень счастлива. Ни на что не жаловалась, и мне больше ничего не было нужно. Но несмотря на это, меня всю дорогу что-то преследует. Просыпаюсь ночью вся в поту. Меня не отпускает то, что я отбросила от себя, от чего отказалась. Так что не только с тобой такое. Не тебе одному приходится избавляться от чего-то, что-то терять. Ты меня понимаешь?
— Кажется, понимаю.
— Ты снова можешь сделать мне больно. Не знаю, как я буду реагировать в следующий раз. Хотя, может, в следующий раз это я сделаю тебе больно. Мы ничего не можем обещать. Ни ты, ни я. Но я все еще тебя люблю. Вот и все.
Я прижал ее к себе, погладил по волосам.
— Юкико, давай завтра начнем все с начала. У нас должно получиться. Сейчас уже поздно. А завтра — новый день. Вот и начнем.
Юкико внимательно посмотрела на меня и сказала:
— Ты так ни о чем и не спрашиваешь.
— Завтра начинаю новую жизнь. Что скажешь?
— Думаю, это хорошая мысль. — На ее лице мелькнула улыбка.
Юкико вернулась к себе, а я еще долго лежал и смотрел в потолок. Самый обыкновенный потолок, какие бывают в таких домах. Ничего особенного или интересного. И все же я не мог глаз от него оторвать. Время от времени по нему скользили отблески автомобильных фар. Видения больше не преследовали меня. Грудь Симамото под моими пальцами, звук ее голоса, аромат кожи -все это уже не воспринималось так ясно, так остро. В памяти всплывала Идзуми, ее бесстрастное, мертвое лицо. Стекло в такси, отделявшее нас друг от друга. Я закрыл глаза и стал думать о Юкико. Раз за разом повторял про себя то, что она мне сказала. Не открывая глаз, прислушивался к своему телу. Вероятно, что- то во мне менялось. Должно было измениться.
Я еще не знал, хватит ли у меня дальше сил хотя бы на то, чтобы содержать Юкико с детьми. Иллюзии, из которых были сотканы мои мечты, больше не помогут. Пустота всегда и везде остается пустотой. Я долго был погружен в нее, заставлял себя как-то в ней освоиться и, в конце концов, оказался в той же пустоте, с которой нужно свыкнуться. Теперь моя очередь внушать мечты другим, будить чьи-то фантазии. Вот что от меня требуется. Пусть этим мечтам и фантазиям не будет хватать энергии. Возможно. Но все равно, если в моем существовании есть хоть какой-нибудь смысл, я должен продолжать это дело, насколько хватит сил...
Рассвет приближался, и я окончательно понял, что не усну. Накинув на пижаму джемпер, я пошел в кухню и приготовил кофе. Сел за стол и стал наблюдать, как постепенно светлеет небо. Давно мне не приходилось видеть, как светает. На краю небосвода возникла голубая полоса и стала медленно разбухать, как расплывается пролитая на бумагу капля синих чернил. Голубая-голубая, голубее всех имеющихся в природе оттенков этого цвета. Опершись локтями о стол, я наблюдал эту картину. Но как только из-за горизонта выкатилось солнце, эту лазурь тут же поглотил привычный свет наступившего дня. Я заметил: над кладбищем показалось одинокое облачко — белоснежное и с такими четкими контурами, что, казалось, на нем можно писать. Начался новый день. Что же он мне принесет? — спросил я себя, но не нашел ответа.
Наверное, повезу дочек в сад, потом пойду в бассейн. Как обычно. Вспомнился бассейн, в который я ходил, когда учился в школе. Я вспомнил стоявший там запах, эхо голосов под потолком. То была пора перевоплощения — вместо меня появлялся кто-то совсем другой. Встав перед зеркалом, я видел, что тело меняется прямо на глазах. А ночью, в тишине, даже слышно было, как оно растет. Я воплощался в нового человека, вступал в новое, неизведанное пространство.
Сидя за кухонным столом, я не спускал глаз с повисшего над кладбищем облака. Оно совсем не двигалось, замерло на месте, словно его приколотили к небу гвоздями. «Детей надо будить», — подумал я. Ночь прошла, пора вставать. Новый день нужен им куда больше, чем мне. Пойду в спальню, откину одеяло, дотронусь до них — мягких и теплых — и объявлю: «Подъем! Новый день начинается». Я знал, что должен сделать это, но никак не мог подняться из-за стола. Силы покинули меня. Казалось, кто-то подкрался сзади и без звука отключил меня от источника энергии, которой питалось тело. Положив локти на стол, я закрыл лицо руками.
В темноте перед глазами возникла картина: море, дождь... Он неслышно проливается на необъятную водную гладь и никто этого не видит. Капли дождя бесшумно падают, но даже рыбы не знают, что наверху идет дождь.
Я оставался в мыслях с этим морем, пока кто-то не вошел в комнату и тихо не положил руки мне на спину.
Примечание
1
В переводе с японского — «начало». — Здесь и далее примечания переводчика.
2
Искаженные слова песни классика американской эстрады Ната Кинга Коула (1917-1965) «Вообрази»: «Pretend you're happy when you're blue / It isn't very hard to do».
