Рю Мураками
Киоко
ПРОЛОГ
Сетка из колючей проволоки.
Чуть выше человеческого роста, она тянется, насколько хватает глаз, и пробуждает воспоминания.
Мне было четыре, когда родители погибли в автомобильной катастрофе.
Дядюшка и тетушка взяли меня к себе и вырастили. В том городе, где они жили, была американская военная база. Вдоль ее колючей ограды я ходила в детский сад, потом в начальную школу.
За ограждением можно было заметить закамуфлированные военные самолеты, казармы, в которых жили американские солдаты, зеленые лужайки и звездно-полосатые знамена.
Однажды летом, когда мне было восемь, я познакомилась с Хосе.
С Хосе Фернандо Кортесом.
Он был американский солдат и танцор.
В течение нескольких месяцев он обучал меня танцам.
Он брал свой магнитофон, и мы ходили заниматься в парки или на пустыри. Прежде я никогда не слышала музыки, подобной той, что лилась с этих кассет.
Как радостно было танцевать, ритмично покачиваясь, под эти томные звуки, от которых сердце билось сильнее.
Танцуя с Хосе, я забывала обо всех своих бедах.
Такого со мной никогда прежде не случалось
Даже когда тетя покупала мне обновку, даже когда я ходила в парк аттракционов и каталась там на карусели или когда ходила с друзьями в бассейн, никогда больше я не чувствовала той огромной радости, какую испытывала от танцев с Хосе.
Я ощущала, как танец вымывает из моей души всю грязь, как она испаряется вместе с потом.
Но не подумайте, что достаточно было просто попотеть.
Все твое естество должно было следовать ритму этой странной музыки, меланхоличной и трепетной.
— Хорошенько слушай музыку! — учил меня Хосе, пальцем показывая на мои и свои уши, а потом на аппарат, из которого струились звуки.
В день, когда Хосе уезжал в Америку, я подарила ему «музыку ветра». [1]
Он дал мне свой нью-йоркский адрес и подарил пару французских балетных туфель, на которых написал мое имя.
Киоко.
Впервые в жизни я примеряла балетные туфли. Они были такими легкими, такими мягкими, что казалось, будто на ногах ничего нет
После отъезда Хосе я продолжала танцевать. Я упорно мечтала, что в один прекрасный день, достигнув нужного мастерства, буду опять танцевать с Хосе.
К моменту окончания лицея я нашла работу в ресторане быстрого питания и получила водительские права, а затем сдала экзамены, получив лицензию на вождение тягачей и фургонов, и стала водителем тяжелых грузовиков.
Мне очень нравилось за рулем, и работа, не требующая общения с людьми, меня устраивала.
Но главное — мне хотелось заработать денег на поездку в Нью-Йорк.
Той весной, когда мне исполнился 21 год, я наконец купила билет до Нью-Йорка.
Взяла на работе двухмесячный отпуск.
Меня немного беспокоила мысль о том, что Хосе мог меня забыть: мы не писали друг другу двенадцать лет, с момента его отъезда. Но я все равно поехала в Нью-Йорк.
Я хотела только увидеться с Хосе, сказать ему спасибо и потанцевать с ним, чтобы услышать, что он скажет о моих успехах.
Но путешествие получилось совсем не таким, каким я его представляла.
Из Нью-Йорка я по трассе 95 доехала до Майами и в конце путешествия оказалась в маленькой стране на Карибском море — на Кубе.
А по дороге я перезнакомилась с кучей людей.
I
Ральф Биггс
— Солдат? Хосе был воякой? А я-то думал, что американские солдаты в основном людей убивают!
В первый раз я встретил Киоко возле своего подъезда, весной, хотя было еще для этого времени года довольно холодно. В тот день я рано закончил работу, припарковал лимузин на подземной стоянке неподалеку от дома и пошел по 11 — й улице, названивая Джоан. Мобильные телефоны — это так удобно, счета мне оплачивают на работе, и, когда я вот так иду, болтая по телефону, у меня возникает чувство принадлежности к элите, будто я, скажем, биржевой маклер. Джоан — приглянувшаяся мне официантка из бара экспрессо на 18-й улице, белая, и при этом классная девчонка. Я выпил по меньшей мере двадцать капуччино, прежде чем попросил у нее номер телефона с намерением пригласить ее как-нибудь на свидание. И сегодня был тот самый случай, сейчас или никогда: я мог распоряжаться лимузином в течение трех часов. У меня в тот день были немецкие клиенты. Все утро я возил их по центру города, но после обеда у них началась конференция или что-то еще, и они мне предоставили полную свободу. Я сказал Джоан: приглашаю тебя на обед, сейчас приеду за тобой на лимузине. И знаешь что? Мой лимузин — это не простой long streatch,[2] это super streatch.[3] Это значит, что он на семьдесят восемь сантиметров длиннее обычного лимузина, а у нас на работе есть даже super super streatch,[4] а в нем, ты не поверишь, сзади есть ванна, но на самом деле ею никто никогда не пользуется, кроме этих кретинок, которые ездят с рок-звездами, или японцев. (Я никогда не возил японцев, но мои коллеги говорили, что в смысле чаевых японцы — золотое дно.)
В общем, продолжая болтать с Джоан по телефону, я подошел к крыльцу своей парадной. Не то чтобы я особенно любил белых девушек, но эта девчонка, Джоан, было в ней что-то особенное. Как бы объяснить, естественное. Ну, она не похожа на этих странных девиц, которые в тридцать выглядят девственницами и для которых весь смысл жизни сводится к йоге, или на тех, кто прокалывает себе ноздрю или язык, — таких теперь все больше и больше. Нет, Джоан — настоящая женщина, ты чувствуешь, что от нее ниже пояса исходят вибрации, нечто, что действует конкретно на тебя. То, что она ответила мне по
