аспирантуры дошел. А тут предсказание судьбы. Точные научные данные о движении небесных тел и такое сомнительное дело. Противно было этим заниматься. «Аум» имела пунктик – развитие сверхъестественных способностей. Если честно, я никогда не понимал людей, стремящихся к этому. По-моему, это ненормально.
Почему же я оставался в секте, которая не могла развеять моих сомнений? С которой меня почти ничто не связывало? Дело в том, что ничего другого у меня не было. Я все бросил. Уходя в секту, сжег все альбомы с фотографиями. Дневники сжег. Порвал со своей девушкой. Бросил все.
Но вам же только двадцать исполнилось. Еще можно было все начать сначала. Извините, что так говорю, но в таком возрасте терять особенно нечего.
Да уж действительно… (Смеется.) Но вы знаете, мне кажется, я довольно упрямый. У «аумовцев» это общая черта. Такая упертая обреченная настойчивость в движении своим путем. Но эта сосредоточенность давала чувство полноты, совершенства. И секта хорошо умела этим пользоваться. Наполненности добавляли духовные практики и выработавшаяся привычка к диете. Эти ощущения питали «Аум». Вот почему у нас был такой интенсивный режим. Чем тяжелее, тем сильнее чувство, что ты выполнил поставленную задачу, чего-то добился.
Став послушником, я настроился на разрыв с окружающим миром, у меня возникла какая-то эйфория от этого. Но при этом я не был уверен наверняка, что принял послушничество по своей воле. Потом был этот случай в токийском метро, я сразу опомнился – как проснулся – и ушел из секты. Все, что казалось мне таинственным и загадочным, оказалось иллюзией и развеялось без следа. Будто спишь себе спокойно, вдруг слышишь: «Пожар!» – и вот ты уже в чем есть оказываешься на улице. Я до конца жизни не забуду событий, связанных с «Аум Синрикё», не дам выветриться им из памяти. Не могу допустить, чтобы меня одолел этот мрак.
Хотелось бы вернуться к «аумовской» теории конца света. Это тот же Апокалипсис, что фигурирует в иудаизме и христианстве? Ведь идея конца, который наступит с окончанием тысячелетия, родилась на Западе, и Нострадамус к буддизму никакого отношения не имеет.
Думаю, что Армагеддон «Аум Синрикё», несмотря на всю специфику, проиграл христианской идее Апокалипсиса. Уступил ей или был поглощен ею. Поэтому объяснить «деяния» секты так просто, лишь с точки зрения основ «Аум» – буддизма, тибетских эзотерических практик, не получится.
Раньше, вспоминая Нострадамуса, я говорил, что ощущение конца света свойственно не только лично мне. Христианин или не христианин – во всех нас обязательно есть этот апокалиптический уклон.
Сказать по правде, я не очень понимаю, что вы называете «ощущением конца света». Но мне кажется, если в этом есть какой-то смысл, то он состоит в том, как вы дробите это самое ощущение внутри самого себя.
Совершенно верно. Именно это я и хотел сказать. Я считаю, что ощущение Апокалипсиса – это не система определенных идей или понятий, а некий процесс. Вслед за ним непременно наступит очищение. В этом смысле совершённое «Аум» – это своего рода освобождение, психологическое избавление от того, что все это время копили в себе японцы, – деформации сознания, какой-то злобы. Не думаю, однако, что после происшедшего мы сбросили с себя весь этот груз. Апокалиптические видения еще не искоренены, они как вирус, тайком разъедающий общество. Не преодолены и не усвоены.
Существует мнение, что их надо преодолевать на индивидуальном уровне, но мне кажется, что даже если бы я лично смог избавиться от этого, с ощущением конца как общественным явлением справиться совершенно невозможно. Вот что я хочу сказать.
Вы говорите об обществе в целом, однако в так называемом «светском мире» обыкновенные люди – я имею в виду таких, кто поддерживает относительный баланс в жизни, – как бы дегенерируют внутри себя эти вирусоподобные ощущения Апокалипсиса, каждый на свой лад, и свободно заменяют их чем-то другим. Не так ли?
Происходит именно процесс дегенерации, растворения. Это совершенно необходимо. Я считаю, что Сёко Асахара с этой задачей не справился и капитулировал перед идеей Апокалипсиса. В конечном счете он должен был сотворить кризис собственными руками. Апокалиптические представления Асахары как религиозной фигуры уступили другой, более масштабной картине конца.
«Мир мрака», ощущения, пережитые вами в детстве в шкафу, – имеют ли они какое-либо отношение к тому, что вы испытали в «Аум Синрикё»?
Есть мир дня и мир ночи. Как я пришел к тому, чтобы стать послушником? Причина в том, что в дневном мире, как мне казалось, я никак не мог избавиться от своих тайных желаний. Поэтому, быть может, я и взялся за разрушение этого мира, стал отбрасывать все с ним связанное и так открыл дверь в «Аум Синрикё». Другими словами, столкнулся с темной стороной своей души.
Я вижу, что совершили Ёсихиро Иноуэ и Тору Тоёда, и мне снится, будто это сделали не они, а я. Ужасно! Утром я просыпаюсь весь в поту. Но это не сон! Это произошло на моих глазах на самом деле. Иначе говоря, то темное, что дремало в закоулках моего сознания, было целиком поглощено тенью «Аум Синрикё» и вышло на поверхность.
Вот почему я так серьезно отношусь к «деяниям» «Аум Синрикё». По возможности хожу на судебные заседания. Однако, глядя на то, как ведет себя в суде Асахара, что он говорит, я не могу избавиться от ощущения, что меня дурачат. Меня мутит от этого и даже вырвало один раз. Печальное зрелище. Смотреть на это нет никакого смысла, но какой бы пустой и бессмысленной личностью ни казался мне Асахара, я был не в состоянии отвести от него взгляда. Я не могу просто так выбросить его из головы. Не надо забывать, что эта фигура, пусть и недолго, но орудовала в нашем мире и вызвала такую трагедию. Я не смогу двигаться дальше, пока не разберусь с тем, что натворила «Аум Синрикё».
ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ
Первая беседа с господином Хаяо Каваи
Этот диалог состоялся в Киото 17 мая 1997 года спустя два месяца после выхода «Подземки». Опубликован в июльском выпуске журнала «Современность» за 1997 год, но переработан автором для нынешнего издания.
Господин Каваи, вы как психиатр принимаете пациентов, и, как правило, проводимые вами собеседования повторяются неоднократно. Мне кажется, что взятые мною для «Подземки» интервью чем-то похожи на собеседование, но в большинстве случаев я встречался и беседовал с людьми один- единственный раз. В чем вы видите реальные отличия между собеседованиями и такими интервью?
С учетом возможности многократных встреч с тем или иным человеком меняется моя позиция. Когда думаешь о предстоящей долгосрочности этих встреч, отказываешься от попыток вникнуть в ситуацию, или
