Мой любимый Sputnik

перепутались с отливами? Или, может, революция грянула на пять лет позже? Думаю, никто не назвал бы твою нынешнюю жизнь “отступничеством”.

— А ты сам как бы ее назвал? Я снова покачал головой.

— Возможно, проблема в самом слове — “отступничество”. Ведь его сейчас никто не использует. Какое-то старомодное, что ли. В общем, вышло из употребления. Может, где-то и сохранились общины, коммуны, где люди еще так говорят. Я точно не знаю. Зато наверняка знаю одно: не хочешь писать — не пиши. Ты не обязана это делать.

— Коммуны… Те, что Ленин изобрел, что ли?

— Ленин изобрел колхозы. Вот этих, наверное, ни одного не осталось.

Немного подумав, Сумирэ продолжила:

— Это неверно, что я не хочу писать. Нет, я хочу, но у меня ничего не выходит. Сижу за столом, а в голове — пустота. Хоть бы обрывок мысли, кусочек сиены, какое-нибудь слово — вообще ничего. Еще совсем недавно меня просто распирало: столько всего было, о чем хотелось написать. Что вообще со мной произошло?

— Ты это меня спрашиваешь?

Сумирэ кивнула. Я глотнул холодного пива и попробовал привести мысли в порядок.

— Скорее всего, ты сейчас пытаешься найти себе место в рамках нового литературного произведения. И пока ты в поиске, тебе незачем выражать свое состояние на бумаге. Наверняка это так. Или же тебе просто не до этого.

— Ничего не поняла, чего ты мне тут наговорил. Скажи лучше, ты что — мысленно переносишь себя внутрь какого-нибудь произведения?

— Думаю, большинство людей на Земле так делает. Конечно, и я тоже. Если вспомнить, как устроен автомобиль, это похоже на трансмиссию. Человеку нужна такая трансмиссия между ним и жестокой реальностью. Когда внешний мир наваливается на тебя всей своей мощью, ты меняешь положение шестеренок в коробке передач — просто переключаешь скорость, чтобы принять этот удар легко. Так живые существа оберегают свою хрупкую оболочку. Понимаешь, о чем я?

Сумирэ слегка кивнула.

— В общих чертах. Значит, я еще не готова вписаться в рамки нового литературного произведения? Ты это хотел сказать?

— Ты сама пока точно не знаешь, что это за произведение. Вот в чем самая большая проблема. Сюжета нет, стиль пока не определен. У тебя есть только имена главных героев. И все же это новое произведение на самом деле полностью изменит тебя как человека. А пройдет еще немного времени, и, скорее всего, оно начнет работать на тебя, возьмет под свою защиту, и, наверное, совершенно иной, новый мир откроется перед тобой. Но пока еще не время. И естественно, на этом пути тебя подстерегает опасность.

— Получается, прежнюю трансмиссию я сняла, а новую вместо нее еще не закрепила — как раз сейчас закручиваю болты. Но двигатель продолжает гнать обороты, стуча, как пропеллер. Можно так сказать? Похоже?

— Пожалуй, да.

Сумирэ сидела, нахмурившись, как обычно, и концом соломинки довольно долго гоняла несчастный лед по дну стакана. Затем подняла голову и посмотрела на меня.

— Я тоже знаю, что меня подстерегает опасность. Как это лучше объяснить… Иногда на меня обрушивается такая тоска, такая беспомощность — будто разваливается вся конструкция мира: правила, устои, ориентиры — раз! — и перестают существовать. Рвутся узы земного притяжения, и мою одинокую фигуру уносит во мрак космического пространства. А я даже не знаю, куда лечу.

— Как потерявшийся спутник?

— Да, пожалуй.

— Но у тебя есть Мюу, — сказал я.

— Пока да.

Мы некоторое время молчали. Потом я спросил:

— Ты думаешь, Мюу тоже этого хочет? Сумирэ кивнула.

— Я думаю, наверняка. Так же сильно, как я.

— Ты имеешь в виду — и физически?

— Трудно сказать. Пока не догоняю. То есть: что у нее ко мне, какие чувства, никак не пойму. Из-за этого у меня внутри сильнейший разброд и шатания.

— Классическое состояние, — сказал я. Сумирэ не ответила, только чуть скривились уголки ее сжатых губ. — Но ты точно знаешь, какие у тебя чувства и чего ты хочешь.

Сумирэ кивнула. Твердо и решительно. Да, для нее все это было слишком серьезно. Я откинулся на спинку стула и скрестил руки за головой.

— Но ты ведь не станешь меня из-за этого ненавидеть? — спросила Сумирэ. Эта фраза, похожая на реплику из старых, еще черно-белых фильмов Жан-Люка Годара, прозвучала где-то за рамками моего сознания.

— Нет, я не буду тебя из-за этого ненавидеть, — сказал я.

В следующий раз я встретился с Сумирэ через две недели, в воскресенье, когда помогал ей перебираться на другую квартиру. Она решила переехать как-то вдруг, и я единственный в этом ей помогал. Правда, если не считать книг, вещей у Сумирэ было всего ничего, так что управились мы довольно быстро. Хоть какая-то польза от бедности.

Я взял у приятеля микроавтобус “тойота-хайэйс” и перевез вещи Сумирэ в район Ёёги- Уэхара<Район Ееги-Уэхара — станция метро и прилегающий к ней тихий квартал в центре города >. Новое жилье не было совсем новым или особо выдающимся, но по сравнению с тем местом, где Сумирэ жила раньше, — явный скачок вперед. Ее прежняя квартира в Китидзёдзи, в деревянном доме, была скорее памятником истории, чем годилась для жизни. Новую квартиру для Сумирэ подыскал знакомый Мюу агент по недвижимости. Очень удобное место, плата невысокая, открывался хороший вид из окон. По площади она была больше прежней раза в два с лишним. Да, переехать сюда — правильное решение. Кроме всего прочего, и парк Ёёги рядом, так что при желании Сумирэ могла добираться до работы пешком.

— Со следующего месяца буду работать пять дней в неделю, — сказала Сумирэ. — Три дня — все- таки ни то ни сё. Каждый день гораздо лучше. Мне за квартиру нужно платить сейчас чуть больше, и Мюу считает, что со всех сторон мне будет полезно побыть “правильным служащим”. В конце концов, сколько бы я ни просидела дома, сейчас все равно не напишу ни строчки.

— Наверно, это мудро, — согласился я.

— Если я буду каждый день работать, моя жизнь волей-неволей станет нормальной, “правильной”, и, скорее всего, я перестану названивать тебе в полчетвертого утра. Вот еще один явный плюс.

— Это огромный плюс, — сказал я. — Только немного жаль, что ты теперь живешь так далеко от моего Кунитати<Кунитати — небольшой университетский городок к западу от столицы, сами жители считают его “интеллектуальным центром”. >.

— Правда? Ты так думаешь?

— Конечно. Даже готов вырвать из груди свою девственную душу, чтобы ты, заглянув в нее, сама в этом убедилась.

Я сидел в новой квартире Сумирэ на голом дощатом полу, прислонившись к стене. Вещей у Сумирэ было катастрофически мало, комната выглядела пустой и необитаемой. Окна без занавесок, масса книг, не поместившихся на полках, грудой свалены на пол — просто какой-то лагерь интеллектуальных беженцев. Единственный предмет в комнате привлекал внимание — на стене висело новенькое зеркало в полный рост. Подарок Мюу по случаю переезда. В вечерних сумерках дул ветер, неся с собою вороний грай из парка. Сумирэ опустилась на пол рядом со мной.

— Я вот думаю… — начала она. — Что?

— Если я такая законченная, никчемная лесбиянка, ты останешься моим другом, как и прежде?

— Если даже ты превратишься в никчемную лесбиянку, что с того? При чем здесь наша дружба? Моя