— Чего это у тебя не было?! — хором взревели отец с дедом.
— А что у него было? — неожиданно откликнулась от плиты Ангелина. — Даже на юг ни разу не ездили. Работа, работа… Когда маленьким был, я ему велосипед чинила и шины накачивала. Как будто мужиков в доме нет. Да что там говорить — их и не было никогда… И ты, Андрюшка, беги, ищи своё счастье…
Трое Воронцовых окаменели, как будто их всех разом разбил паралич. Известие о заговорившем египетском Сфинксе[40] потрясло бы их на порядок меньше, чем короткая речь вечно молчаливой невестки, жены, матери. Каждый из них обладал своеобразной самокритичностью и признавал наличие у себя определённых недостатков, но уж мужиком-то каждый считал себя на все сто…
Ангелина отвернулась к плите и, деловито откусив заусеницу, принялась переворачивать жарящиеся на сковородке мясные зразы с яйцом и зелёным луком.
После почти одновременной смерти Ангелининых родителей (мать пережила отца всего на полгода) остался хороший дом в посёлке Петров Ключ, в пятнадцати минутах езды от Озерска. Сначала дом хотели продать и купить машину, но потом родители Виктора Трофимовича неожиданно заявили, что поедут туда жить. Инициатором переезда выступала мать, отношения которой с Ангелиной к этому моменту столь усложнились, что коротко написать об этом просто невозможно. Отец, выйдя, наконец, на пенсию, просто не знал, чем себя занять. Добротный дом, огромный участок и ухоженный сад с огородом, оставшиеся от невесткиных родителей, казались ему занятием ничуть не хуже любого другого.
На том и порешили. Виктор Трофимович по знакомству купил электрический насос и два больших газовых баллона. Из скважины зимой и летом в дом поступала вода, газ и свет были, а дровами ветерана милиции регулярно обеспечивала какая-то организация. Впрочем, к бытовым удобствам Трофим Игнатьевич с молодости был равнодушен, а жена его отдыхала душой, не сталкиваясь в кухне с невесткой. Накупив книжек по агротехнике и садоводству, мать Виктора Трофимовича пыталась выращивать овощи и прочие культуры по науке, смешивала азотистые удобрения в нужных пропорциях и запускала в компост калифорнийских червей[41]. Ангелина регулярно наведывалась в родной дом, молча переодевалась в своей бывшей светёлке на втором этаже и до поздней ночи корячилась на огороде, выпалывая, вскапывая, окучивая и так далее. Крестьянская жилка в ней была на порядок сильнее, чем в городских родителях мужа, и всё, что она сажала и обихаживала, росло значительно лучше и плодоносило значительно обильнее, чем у них. Ангелина никогда их за это не пеняла и вообще как бы не замечала их агрономических экспериментов, никогда не позволяя себе ни осуждать, ни поправлять, ни даже давать советов. Напоследок, уже впотьмах, Ангелина готовила обед на три дня, мыла полы в кухне и на веранде, вытряхивала тряпичные половики и отбывала на последнем автобусе. После её отъезда мать Виктора Трофимовича принимала нитроглицерин и ложилась на кушетку отдохнуть.
После смерти свекрови Ангелина настойчиво предлагала мужу забрать отца из деревни в городскую квартиру.
«Лет папе много, уход нужен, не ровен час, что случится, до смерти себе не простим…»
Однако Трофим Игнатьевич за восемь лет привык к размеренному деревенскому бытию и в город не вернулся. Сын, внутренне осуждая себя за бессердечие, молчаливо порадовался этому. Говорить, общаться и вообще находиться рядом с отцом год от года становилось всё труднее… Восьмидесятипятилетний Трофим Игнатьевич категорически не понимал и не принимал происходивших в стране и мире перемен и требовал от сына абсолютной солидарности со своей позицией.
Виктор Трофимович столь однозначной позиции не придерживался и вообще, как это ни странно для работника милиции, своего мнения по поводу происходящего практически не имел. Намётанным взглядом участкового он видел все, даже незаметные другим перемены, которые происходили на его «земле», в городе, в окрестных деревнях. Видел, как меняются внешний вид, речь и манеры людей, их квартиры, дома, как меняются продавцы в магазинах и воры в камерах предварительного заключения.
Кое-что Виктору Трофимовичу однозначно нравилось. Например, нравилось изобилие товаров и отсутствие очередей. Нравилось наличие двенадцати программ по телевизору и возможность в любое время смотреть старые любимые фильмы по видику. Нравилось, что в деревнях строят новые дома, а в городе вполне можно встретить трезвого сантехника, слесаря и строителя. Нравилось, как ярко, красиво и свободно одеваются городские женщины и молодёжь (деревенский народ одевался по виду так же, как и во времена виктортрофимычевой молодости). Но…
Откуда взялось столько бомжей и нищих? Почему не хватает на жизнь ни пенсии, ни государственной зарплаты? Хорошо, в Озерске каждая семья имеет огороды и с них кормится круглый год. А как же живут в Питере? Или вот машины-иномарки. В выходные все дороги ими забиты. И почти каждая стоит больше десяти тысяч долларов. Кто же на них ездит? Где все эти люди работают?
И дети. Дети, как бы позабытые родителями на улицах. Родителями, которые спились, родителями, которые с утра до ночи зарабатывают на кусок хлеба, или теми, кто сдался, опустил руки… Когда такое было? Отец говорит, даже сразу после революции таких детей вылавливали, собирали, устраивали в детские дома, организовывали коммуны. А теперь? Вроде бы никому и дела нет. Войны нет, революции нет, а погляди, что творится…
Взять хоть братьев Лис. Как так получилось, что трое больных детей (хотя Старший Лис, увы, теперь уже не ребёнок), у которых погибли родители, почти пять лет живут где-то сами по себе, совершенно вне сферы интересов государства? И десятки других, так же никому не нужных, не учащихся в школах, нездоровых, тупых, озлобившихся… Неудивительно, что они сбиваются в стаи и… мстят?
Виктор Трофимович удивился неожиданно всплывшему слову, покатал его на языке и кивнул, соглашаясь сам с собой. Конечно, мстят. Мстят миру, который вышвырнул их с самого порога жизни. Естественно, объектами их мести оказываются не хозяева сегодняшней жизни, а тот, кто совершенно ни в чём не виноват. Такой же несчастный, такой же брошенный или беспомощный. Бомжи, дети из благополучных семей, пьяницы, старушки… Где же выход?
Виктор Трофимович тяжело вздохнул и подумал, что за оставшиеся до пенсии годы ему эту проблему даже в своем отдельно взятом округе не решить, а значит, нечего и голову ломать. Пусть умные люди думают, а у участкового другие заботы.
Решил — полдела сделал. Так тому и быть. Только вот румяного стажёра словно в насмешку зовут Андрюшей, как сына. И он рвётся искоренять преступность под корень и верит, что это возможно, совсем как сам Виктор Трофимович в молодости, а до него — Трофим Игнатьевич, а до них — ещё кто-то. И хочет румяный Андрюша искоренить преступность прямо сейчас, немедленно. И очень злится на тех, кто, по его мнению, ему мешает. И получается почему-то, что Виктор Трофимович как раз — мешает. По крайней мере, не помогает должным образом. И лет Андрюше ровным счетом двадцать два. Смешно… Но не очень.
Виктор Трофимович приподнял облупившийся чайник, поболтал. Что-то есть. Налил в стакан до половины желтоватую воду, добавил заварки. Сахар на навесной полке, там же печенье, но вставать не хотелось. Отхлебнул из стакана, придвинул свежую распечатку.
Драка на Лесной, скандал с поножовщиной на Липецком бульваре, 4, все живы, дело возбуждать отказываются, но с ножом кто-то убежал, соседка из-за калитки видела. Знаем, знаем, кто этот кто-то… Ванька Трубич, у него на Липецкой, 4 давняя зазноба живёт, обычная история — отсидел, вернулся, она замуж вышла, шесть лет как… а всё остыть не может, как напьётся, так… Пусть Афанасьев сходит… Бельё с верёвок поснимали, собака с обрывком поводка, в слюнях, может бешеная… Это позвонить в ветеринарную службу… хорошо, позвонили уже, поехали… А это что такое? Девочка Марина Мезенцева, двенадцать лет, ушла вечером из своей квартиры в Питере, никому ничего не сказала, домой не вернулась. Приметы… предположительно одета… При себе имеет, предположительно: одну банку чёрной икры и одну — красной. И одну заморской — баклажанной?![42] Какая икра?! Бред! И почему к нам?
— Андрюша! А почему у нас ориентировка на девочку Марину Мезенцеву?
— Так у них дача под Озерском. Успеть она вроде бы не могла, но на всякий случай… Папаша у неё новорусский, всех на ноги поднял, денег, небось, насовал, вот и стараются. Это не совсем у нас, Мельниковский район, но там, сами знаете… прислали, если вдруг что всплывёт… Хотите, позвоню сейчас, спрошу, посмотрел Игорь адрес или нет. Хотя чего ей здесь делать?
