части пустыни и в известной мере помогали городу выжить. Этими же бурями объяснялась и удивительная высота великолепных стен Кварцхасаата.
Будь Элрик в лучшем состоянии, он бы не преминул насладиться монументальной красотой города. Эта красота покоилась на эстетических представлениях, оттачивавшихся столетиями, и отсутствии внешних влияний. Хотя множество неправильной формы зиккуратов и дворцов имели гигантские размеры, в них не было ничего уродливого или вульгарного. Они обладали какой-то воздушностью, особенной легкостью стиля, отчего казались (со всеми их цветами: красным – терракоты, поблескивающим серебром – гранита, белым – штукатурки, насыщенными синим и зеленым) словно бы по волшебству сделанными из самого воздуха. Их душистые сады теснились на удивительно сложных террасах, их фонтаны и каналы, питающиеся из глубоких скважин, издавали спокойное журчание и разносили благоуханные ароматы по старинным вымощенным улочкам и широким, с высаженными деревьями аллеям. И вся эта влага, которую можно было бы направить на выращивание урожаев, использовалась только для того, чтобы сохранять внешний вид Кварцхасаата таким, каким он был во времена своего имперского величия; при этом вода ценилась больше драгоценностей, ее использование регламентировалось, а похищение строжайше наказывалось по закону.
В обиталище же Элрика не было и тени великолепия – раскладная кровать, солома на полу из плитняка, единственное высокое окно, простая глиняная кружка и кувшин с небольшим количеством солоноватой воды, за которую он отдал свой последний изумруд. Доступ к бесплатной воде иностранцам был запрещен, а вода, поступающая в продажу, стоила чрезвычайно дорого. Вода Элрика наверняка была украдена из общественного фонтана. Об установленных законом наказаниях за такого рода воровство предпочитали не говорить даже в узком семейном кругу.
Элрику были нужны редкие травы, чтобы подкрепить его больную кровь, но даже если бы они здесь и продавались, то теперь ему были не по карману, в котором оставалось всего несколько золотых монет. В Карлааке это было бы целым состоянием, но они ничего не стоили в городе, где золото использовали для облицовки водоводов и сточных канав. Походы по улицам выматывали и угнетали Элрика.
Раз в день мальчик, нашедший Элрика в пустыне и приведший его в эту комнату, посещал альбиноса. Мальчик разглядывал его, словно Элрик был каким-то занятным насекомым или пойманным грызуном. Мальчика звали Анай, и, хотя он и говорил на всемирном языке, в основу которого был положен мелнибонийский, акцент у него был такой сильный, что нередко Элрик не понимал ни слова.
Элрик еще раз попытался поднять руку, но она тут же упала. В это утро он смирился с тем неопровержимым фактом, что никогда не увидит свою возлюбленную Симорил и никогда больше не воссядет на Рубиновый трон. Он испытал сожаление, но какое-то отчужденное, словно речь шла не о нем – болезнь странным образом наполняла его сердце ликованием.
– Я думал продать тебя…
Элрик, мигая, вглядывался в полумрак комнаты – в тот дальний ее угол, куда не проникало солнце. Он узнал голос, но видел лишь неясный силуэт у двери.
– …но, похоже, на ярмарке, что будет через неделю, я смогу предложить только твое тело и оставшиеся вещи.
Это говорил Анай, которого такая перспектива удручала не меньше, чем Элрика.
– Конечно, ты все еще большая редкость. У тебя лицо, как у наших древних врагов, вот только кожа почему-то белее Кости. Я раньше никогда таких не видал.
– Мне жаль, что я не оправдываю твоих надежд. – Элрик с трудом приподнялся на локте. Он полагал, что было бы неблагоразумно говорить здесь о его истинном происхождении, и представился наемником из Надсокора, города нищих, который был известен тем, что давал приют любому отребью.
– Я даже было подумал, что ты – волшебник и вознаградишь меня каким-нибудь тайным знанием, с помощью которого я стану богатым и, возможно, войду в Шестерку. А еще я тебя представлял духом пустыни, который наделил бы меня каким-нибудь полезным умением. Но я, похоже, только попусту потратил на тебя воду. Ты всего лишь больной наемник. У тебя что, вообще нет ничего? Ну, например, какой-нибудь безделушки, которая может быть ценной? – Взгляд мальчика остановился на длинном и тонком предмете, завернутом в материю и стоявшем в изголовье кровати Элрика.
– Это вовсе не сокровище, приятель, – мрачно сообщил мальчику Элрик. – О том, кто им владеет, можно сказать, что он несет проклятие, которое нельзя снять.
Он улыбнулся, представив себе мальчика, который пытается найти покупателя для Черного Меча. Меч, завернутый в драный кусок плаща, время от времени испускал что-то вроде тихого шепотка, как слабоумный, пытающийся восстановить дар речи.
– Ведь это оружие, да? – спросил Анай. Его живые голубые глаза казались огромными на тонком загорелом лице.
– Да, – ответил Элрик. – Это меч.
– Древний? – Мальчик засунул руку под свой полосатый коричневый халат и поскреб коросту у себя на плече.
– Точно сказано. – Элрика забавляло происходящее, но Даже такой короткий разговор был для него утомителен.
– И сколько ему лет? – Анай шагнул вперед и теперь был хорошо виден Элрику в лучах солнца. У него был вид существа, идеально приспособившегося обитать среди рыжеватых камней и темного песка Вздыхающей пустыни.
– Может быть, десять тысяч. – Испуганное выражение на лице мальчика помогло Элрику на мгновение забыть о собственном почти неминуемом близком конце – так, по крайней мере, ему показалось. – А может, и больше.
– Ну, тогда это огромная редкость! Знатные дамы и господа Кварцхасаата ценят редкости. А среди Шестерки есть любители, которые собирают такие вещи. Например, его честь владетель Унихт Шлура. У него даже есть доспехи илмиорской армии. И каждый из этих доспехов находится на мумифицированном теле настоящего воина. А у госпожи Талит есть коллекция из тысячи военных предметов – и все разные. Позволь мне, господин наемник, взять этот меч, и я найду покупателя. И тогда я поищу тебе твои травы.
– И тогда я поправлюсь, и ты сможешь выручить за меня хорошую цену, так? – Элрик забавлялся все больше.
На лице Аная появилось абсолютно невинное выражение.
– Нет-нет, господин. Тогда ты станешь сильным, и я ничего не смогу с тобой сделать. Я просто возьму с тебя комиссионные за твой первый договор.
Элрик чувствовал симпатию к мальчику. Он помолчал, собирая силы для следующих слов.
– Ты полагаешь, что я смогу найти работу здесь, в Кварцхасаате?
– Конечно же, – ухмыльнулся мальчик. – Ты сможешь стать телохранителем кого-нибудь из Шестерки или у кого-нибудь из их приближенных. У тебя очень необычная внешность – возьмут сразу. Я ведь тебе уже говорил, что наши правители – жуткие интриганы и заговорщики.
– Это обнадеживает. – Элрик перевел дыхание. – Видимо, я смогу жить достойной и полной жизнью здесь, в Кварцхасаате. – Он попытался заглянуть в сверкающие глаза мальчика, но тот отвернул голову, и теперь солнечный свет падал только на часть его тела. – Но, судя по всему, травы, о которых я тебе говорил, растут только в далеком Кване, а это несколько дней пути, у подножия Зубчатых Столбов. Я умру еще до того, как самый быстрый скороход пройдет половину пути до Квана. Ты пытаешься утешить меня, мальчик? Или у тебя менее благородные мотивы?
– Я сказал тебе, господин, где растут эти травы. Но может быть, кто-то уже собрал урожай в Кване и вернулся?
– Тебе известен такой аптекарь? Но сколько он попросит за столь ценное лекарство? И почему ты не сказал мне об этом раньше?
– Потому что раньше я об этом не знал. – Анай устроился в относительной прохладе у двери. – После нашего последнего разговора я навел справки. Я простой мальчик, мой господин, а не ученый и, уж конечно, пока еще не прорицатель. Но я умею скрыть свое невежество и подать его как знание. Я, может, и невежественный, мой добрый господин, но вовсе не глупый.
– Я разделяю это твое мнение о тебе, любезный Анай.
