считаем реальностью, на самом деле может быть лишь порождением фантазии, а то, что мы определяем как сон, может оказаться величайшей истиной». По-моему, такая философия близка к тому, что говоришь ты, госпожа Оуне.
– Довольно близка, – сказала она. – Хотя и представляется мне немного фантастической.
Так они и ехали, разговаривая, словно два ребенка на загородной прогулке, и к заходу солнца добрались до Бронзового шатра. Их снова провели мимо мужчин и женщин, сидевших или лежавших вокруг огромного, поднятого на возвышение ложа, на котором покоилась маленькая девочка, являвшаяся для этих людей символом и смыслом существования.
Элрику показалось, что осветительные жаровни и лампады горели теперь не так ярко, как в прошлый раз, а девочка стала еще бледнее, но он, повернувшись к Райку На Сеему, напустил на себя уверенный вид и сказал:
– На этот раз все будет в порядке.
Оуне, казалось, была согласна со словами Элрика; по ее просьбе тело девочки подняли с кровати и положили на огромную подушку, которая была размещена между двумя другими подушками тоже солидного размера. Она показала альбиносу, что он должен лечь справа от девочки, а сама разместилась слева.
– Возьми ее за руку, мой господин император, – сказала Оуне, – и положи жезл снов крючком так, как это сделал Алнак.
Элрик не без трепета подчинился, однако страх он испытывал не за себя, а только за ребенка и за ее народ, за Симорил, которая ждет его в Мелнибонэ, за мальчишку, который молится в Кварцхасаате о возвращении Элрика с драгоценностью, понадобившейся его тюремщику. Когда его рука укрепилась на руке девочки крючком жезла снов, он испытал некое чувство единения, показавшееся ему приятным, но в то же время это прикосновение обжигало его, как самое настоящее пламя. Он смотрел на Оуне, которая сделала то же, что ион.
И тут же Элрик почувствовал, как какая-то сила захватила его, и несколько мгновений его тело словно бы становилось все легче и легче и наконец достигло такого состояния, когда его мог подхватить и унести самый легкий ветерок. Все окружающее словно бы исчезло, теперь он лишь неотчетливо видел Оуне. Казалось, она сосредоточивается.
Он заглянул в лицо Священной Девы, и на мгновение ему показалось, что кожа ее лица стала еще белее, глаза обрели малиновый – как у него – оттенок, и Элрика посетила странная мысль: «Если бы у меня родилась дочь, она была бы такой же…»
А потом кости у него словно начали ломаться, плоть – растворяться, его разум и дух – разрушаться. Он отдался этому ощущению, поскольку теперь, служа целям Оуне, считал это своим долгом; теперь его тело стало потоком воды, вены и кровь – цветными нитями в воздухе, скелет его растекался, как расплавленное серебро, перемешиваясь со скелетом Священной Девы, становился частью ее, а потом утекал куда-то дальше, в пещеры, туннели и темные места, в места, где целые миры существуют в пустотах скал, где голоса обращались к нему и узнавали его, пытались успокоить, или испугать, или сообщить ему истины, которых он не хотел знать. Потом воздух снова стал ярче, и он почувствовал рядом с собой Оуне – она вела его, он держал ее за руку, ее тело было чуть ли не частью его тела, ее голос звучал уверенно и даже весело, как голос Человека, идущего к знакомым опасностям, опасностям, которые она преодолевала много раз. Но в голосе ее слышалась какая-то интонация, по которой он понял, что она никогда еще не сталкивалась с такой страшной опасностью, как та, что ждет их теперь, что вероятность их счастливого возвращения в Бронзовый шатер или оазис Серебряного Цветка невелика.
Потом он услышал музыку и понял, что это душа девочки превратилась в звук. Мягкая, печальная, унылая музыка. Такая прекрасная, что, если бы не его нынешняя эфемерная субстанция, он бы разрыдался.
Потом он увидел перед собой синее небо, красную пустыню, простирающуюся к красным горам на горизонте, и испытал странное ощущение, словно он возвращается домой, в землю, которую каким-то образом потерял в детстве, а потом забыл.
Глава вторая
На краю бездны
Когда Элрик почувствовал, что его кости восстановились, а плоть обрела свои прежние вес и форму, он увидел, что земля, в которую они попали, мало чем отличается от той, которую они покинули. Перед ними простиралась красная пустыня, за которой высились красные горы. Ландшафт казался настолько знакомым, что Элрик обернулся – нет ли здесь Бронзового шатра, но сразу же за его спиной разверзлась бездна – такая огромная, что он не видел ее конца. У него внезапно закружилась голова, и он чуть не потерял равновесия, чем вызвал улыбку Оуне.
Похитительница снов была все в том же своем удобном бархатном и шелковом одеянии.
– Ну вот, принц Элрик, теперь мы и в самом деле на краю света. Выбора у нас практически не осталось, и отступать поздно.
– Я и не думал об этом, моя госпожа, – сказал Элрик.
Приглядевшись, он понял, что горы здесь гораздо выше, чем в том мире, из которого они прибыли, и все наклонены в одну сторону, словно под напором непреодолимого ветра.
– Они похожи на зубы какого-то древнего хищника, – сказала Оуне, зябко поведя плечами, словно она и в самом деле заглядывала в разверзтую пасть. – Нет сомнения в том, что первая часть нашего путешествия приводит нас именно сюда. Эту землю похитители снов называют Саданор, или земля Общих Снов.
– Но тебе, кажется, эти места незнакомы.
– Места могут быть разными. Нам известен только
– Опасайся того, что знакомо.
– Ты хорошо учишься.
Казалось, она слишком уж обрадовалась его ответу, словно сомневалась в собственных представлениях о его качествах и была рада получить лишнее им подтверждение.
Элрик начал в полной мере осознавать степень опасности затеянного предприятия, и его захватило этакое лихое безрассудство, готовность отдаться во власть мгновения – эти качества и делали его столь непохожим на других повелителей Мелнибонэ, чьи жизни были подчинены традициям и желанию во что бы то ни стало сохранить свою власть.
Глаза его загорелись прежним жизнелюбием, и он, улыбнувшись, иронически поклонился и сказал:
– Что ж, тогда веди, моя госпожа! Начнем наш путь к горам.
Оуне нахмурилась – его настроение слегка напугало ее. Но она пошла вперед по песку, делая это так легко, словно шла по воде у берега.
Альбинос последовал за ней.
– Должен признаться, – сказал он, когда позади остался приблизительно час пути, а свет никак не изменился, – что чем дольше я здесь нахожусь, тем большее беспокойство вызывает у меня это место. Поначалу я подумал, что солнце тут подернуто дымкой, но теперь я понимаю, что солнца тут нет вообще.
– Такие отклонения от нормы в земле Общих Снов – явление обычное, – сказала Оуне.
– Я бы чувствовал себя увереннее с мечом на боку.
– Мечи здесь легко найти, – сказала она.
– Мечи, выпивающие души?
– Может быть. Аты испытываешь потребность в этом своем напитке? В снадобье господина Гхо?
Элрик, к своему удивлению, признал, что пока он не потерял ни грана энергии. Пожалуй, впервые в своей взрослой жизни у него было ощущение, что физически он ничем не отличается от других людей, что он может жить, не прибегая ни каким искусственным укрепляющим средствам.
– Мне пришло в голову, – сказал он, – что если мне где и обзаводиться домом, то только здесь.
– Ну вот, теперь ты начинаешь попадаться в другую из ловушек этого мира, – сказала она не очень серьезно. – Сначала подозрение и, может, страх. Потом расслабление, такое чувство, будто ты здесь свой, будто здесь и есть твой естественный или духовный дом. Все это – иллюзии, типичные для странника, и я не сомневаюсь – тебе это известно. Но этим иллюзиям необходимо противиться, потому что они больше чем
