— Они убили меня! О, ради всех святых, они убили меня, капитан! Золотой огонь погас. Оставшиеся воины Клостерхайма устремились в нашу сторону.
Я знал, что они не могут войти в Лес на Краю Неба и будут ожидать моего возвращения.
Я соскочил с измученного коня и обнял Седенко. Я поднял его и усадил обратно в седло. Кровь его запятнала мое платье. Он взглянул на меня, на его лице было несчастное выражение.
— Неужели я тоже проклят, капитан?! И тоже отправлюсь в Ад?!
Я не смог ответить.
Когда он умер, я встал и огляделся. Вокруг было тихо. За деревьями расстилалась темнота, но лес не казался густым, в темноте блуждали серые мерцающие огни, будто злоба проникла и сюда.
Я обратил свое лицо к небу и расправил плечи.
— О, я проклинаю тебя, я ненавижу твое Небо и я ненавижу твой Ад! Делай со мной что хочешь, но знай, что твои желания меня не касаются, а мольбы не имеют значения!
Я говорил это Никому. Вселенной. Пустоте…
Глава шестнадцатая
Тишина пришла в мир. Поверхность долины, насколько хватало глаз, покрывало воинство Клостерхайма — ожидающая, сплоченная воедино масса. Зелено-голубой лес напоминал мне о том, благодаря кому я попал сюда, чтобы завершить сделку с Люцифером. Ни зверей, ни птиц, ничего здесь не было, только сладкий запах цветов и трав.
Я собрал листья и дикие тюльпаны и покрыл ими тело Седенко. У меня не было сил его похоронить. Я зарезал его коня, чтобы он охранял своего хозяина. Затем сел в седло и поскакал в тишину леса. Своеобразное оцепенение охватило мое тело и разум. Может быть, я больше не был равнодушным к страданиям других, к их боли?
Мне стало понятно, что со времени, когда я заключил договор с Люцифером, я изменился так же сильно, как в период с моего детства и до события в Магдебурге. Изменения были незаметными. Не было ничего подобного откровениям. Моя душа просто стала другой. Теперь я знал, что Бог ответственен за Боль Мира. Я решил следовать собственной дорогой. Если мне удастся снова достичь мира, который я покинул, я буду служить не только протестантам, но и католикам. Я буду использовать свои воинские знания, если этого потребуют обстоятельства, но никогда не приму участие в войне добровольно. Я скорбил по Седенко и по Филандеру Грооту и говорил себе, что я должен просить о милости отомстить за их смерть, но, тем не менее, не испытывал никакого собственного гнева против бедного Иоганеса Клостерхайма, тяжелое положение которого ухудшалось с каждым днем тем больше, чем большей он обладал властью.
Местность стала подниматься и, видимо, вела к концу моего путешествия.
Я скакал многие часы, пока не стало ясно, что в этом лесу не бывает ночи. Небо было свободно от облаков, и солнце все еще стояло в зените. Внезапно я услышал детский смех. Взобравшись на пригорок, я увидел покрытый дранкой дом с несколькими пристройками — конюшней и дровяным сараем. Три маленьких мальчика играли во дворе, а в дверях дома стояла седовласая женщина со стройной фигурой и чистой молодой кожей. Даже в отдалении я видел ее глаза, они были зелено-голубого цвета, как и лес. Женщина улыбнулась и помахала мне.
Недолго думая, я подъехал ближе и въехал во двор.
— Должен вас предупредить, — сказал я, — большая армия из Ада окружила ваш Лес.
— Я знаю, — ответила хозяйка. — Как вас зовут?
— Меня зовут Ульрих фон Бек, и я ищу кое-что. Точнее, Святой Грааль, чтобы освободить мир от его боли и чтобы Люцифер мог вернуться обратно в небесное царство.
— Ага, — произнесла она, — вот наконец и вы, Ульрих фон Бек. И здесь, у меня есть то, что вы ищете.
— Что у вас есть, добрая женщина?
— У меня есть то, что вы называете Граалем… Думаю, это как раз то, что вы ищете.
— Я не могу в это поверить. До сих пор я не верил, что смогу найти Грааль, и еще меньше верил, что получу его от кого-нибудь вроде вас.
— О, Грааль — особенная вещь, и у нее особенное предназначение, Ульрих фон Бек.
Мои ноги отказывались идти. В глазах у меня потемнело. Впервые за все время я понял, насколько невежественен.
Женщина приказала одному из мальчиков взять у меня коня. Она положила руку на мое плечо. Рука оказалась неожиданно сильной.
Она ввела меня в прохладное спокойствие своего дома и усадила на скамью. Она подала молока, дала мне хлеба, намазанного медом. Она сняла с меня шлем и погладила меня по голове. И тут я расплакался.
Я плакал в течение целого часа. Когда мне стало легче, я посмотрел на женщину и сказал:
— Все, что я любил в прошлом, потеряно.
— Так должно быть, — проговорила она.
— Мои друзья мертвы. Моя единственная любовь в руках Сатаны, как и я сам, и я не могу рассчитывать на то, что мой повелитель сдержит свои обещания.
— Люциферу нельзя доверять.
— Он обещал освободить мою душу.
— Да, это все, о чем его можно попросить, Ульрих фон Бек, но для смертных такая просьба бесполезна. Можно просить силы и знаний, но это тоже бесполезно, если в обмен за это отдается душа. Многие приходили ко мне в лес, многие солдаты и многие философы.
— В поисках Грааля?
— Да.
— И вы показывали им его?
— Да, некоторым показывала.
— И они забрали его с собой в мир?
— Один или два — да.
— Теперь все на своих местах. У Грааля нет никаких особенных свойств.
— Этого я не говорила, Ульрих фон Бек. — Она подошла ближе, снова наполнила молоком высокую кружку и намазала медом хлеб. — Многие ожидали от него магии. Многие — по меньшей мере небесной музыки. И многие были так бедны, Ульрих фон Бек, и так несчастны, что не могли вынести правду.
— Как? Неужели Грааль — исчадие Сатаны? Если это так, то все, что я совершил, не имеет никакого значения.
Она улыбнулась.
— Вы ожидаете нечто особенное, так как ваше сознание заставляет ожидать вас этого. Я сама была страшно разочарована, когда узнала правду, так же, как Клостерхайм, который теперь повелевает адским воинством.
— Клостерхайм здесь побывал? Когда?
— Много лет назад. Он искал Грааль, как и все остальные. Но он ожидал многого и не получил ничего. И он ушел восвояси, полоснув меня на прощание мечом. — Она показала на свою левую грудь.
— Но он вас не убил?
— Конечно нет. Он был не очень сильным тогда.
— А теперь стал во много раз сильнее.
— Он хотел знать то, чего не знал Люцифер. Только, я думаю, что вы, Ульрих фон Бек, знаете это.
— Все, что я узнал — это несправедливость мира.
— Ага, — сказала она, — и это все, что вы узнали? И это все?
— Думаю, да, — ответил я. — Удивительное — на самом деле ложь, метафора, которая помогает правде. Единственное, что мне хотелось бы знать, — как можно узнать Боль Мира, добрая женщина. Или,
