– Я не знаю, каким образом Хиросима взлетела на воздух, но это был тот самый повод, который требовался всем, чтобы начать войну, – он провел стаканом по губам. – Вероятно, мы никогда не узнаем, как это произошло или кто это сделал. Но это тоже лишено смысла. Если бы даже этого не случилось, они бы все равно сцепились.
– Хотел бы я, чтобы вы были правы!
Я повернулся на новый голос. В бар лениво прошаркал Демпси. Он кивнул мне и Гревсу и положил грязную руку на прилавок.
– Большой скотч, Ольмейер, пожалуйста!
Голландец не слишком обрадовался появлению этого посетителя, однако налил ему и аккуратно внес цену в свою конторскую книгу.
Воцарилось неловкое молчание. Хотя Демпси вмешался в наш разговор, он не был готов развивать свое заявление.
– Добрый день, Демпси, – приветствовал я его.
Он слабо улыбнулся и потер свой небритый подбородок:
– Привет, Бастэйбл! Что, забрели и сюда?
– Я искал Шоукросса.
Демпси сделал большой глоток.
– Целая куча народу ищет нынче Шоукросса, – заметил он таинственно.
– Что вы имеете в виду?
Он мотнул головой:
– Ничего.
– Хотите еще выпить, Бастэйбл? – спросил Гревс. – За мой счет, – и, откровенно преодолевая себя: – А вы, Демпси?
– Благодарю.
Демпси одним глотком проглотил спиртное и поставил стакан обратно на прилавок. Ольмейер налил еще джин, еще коньяк, еще скотч.
Гревс извлек из кармана рубашки пачку сигар и предложил нам по очереди. Ольмейер и Демпси взяли, я отказался.
– Так что вы имели в виду? – спросил Гревс Демпси. – Вас-то это все вовсе не трогает. Я всегда думал, что вы этакий приверженец восточного фатализма.
Демпси отвернулся. На мгновение его мертвые глаза осветились страшнейшей тоской. Он отнес свой стакан к ближайшему столу и уселся.
– И это тоже, – сказал он.
Но от Гревса так легко не отделаться.
– Вы же не были в Японии во время той бомбардировки. Или…
– Нет. В Китае.
Я заметил, что его руки дрожали, когда он подносил стакан ко рту. Он тихо пробормотал что-то про себя. Я даже разобрал слова: «Господи, прости меня». Он быстро выпил, встал и побрел к двери, волоча ноги.
– Спасибо, Гревс. Увидимся.
Тощая фигура скрылась, и я видел, как он начал подниматься по деревянной лестнице.
Гревс удивленно поднял брови и пожал плечами.
– Я думаю, у Демпси «островной синдром», как мы это прежде называли. У нас было несколько таких, которые потом жили среди туземцев или, как он, курили опиум. Все это медленно убивает его, о чем он, конечно, хорошо знает. Меня не удивит, если он не протянет и полгода.
– Я дал бы ему побольше, – сказал я сочувственно. – Я знаю курильщиков опиума, которые доживали до глубокой старости.
Гревс зажег сигару.
– Но у Демпси это связано не только с опиумом. Как вы думаете? Я считаю, существует некая
Я кивнул. Да, я сам уже не раз испытывал подобное желание.
– Хотел бы я знать, чем это вызвано, – задумчиво произнес Гревс. – Быть может, женщина. Он был офицером воздушного флота, знаете ли. Может быть, он потерял свой корабль, бросил его в беде или еще что-нибудь в том же роде…
Ольмейер фыркнул и уставился в свою книгу.
– Он всего лишь слабак. Просто слабак, вот и все.
– Вполне возможно, – я встал. – Думаю, мне пора обратно. Вы не будете против, если завтра я снова приду? Я бы очень хотел оказаться здесь, когда вернется Шоукросс.
– Итак, до завтра, – Гревс поднял руку в знак приветствия. – Я вам желаю всего наилучшего, Бастэйбл.
Тем вечером я ужинал вместе с Хирой. На ужин были рыба и овощи. Я рассказывал ему о своей беседе в отеле и о второй встрече с Демпси. Таинственные замечания и намеки возбудили мое любопытство, и я спросил Хиру, не знает ли он что-нибудь о причинах, заставивших Демпси остаться на острове.
Хира не располагал обширными сведениями о курильщике опиума.
– Знаю только, что он находился в куда лучшем состоянии, когда только прибыл сюда. Я не слишком много общался с европейскими служащими, как вы уже должны были заметить, – он бросил на меня насмешливый взгляд. – Англичане часто начинают вести себя весьма своеобразно, стоит им прожить на Востоке пару лет. Вероятно, они испытывают некое чувство вины. В конце концов, вы же нас эксплуатируете, а?
Я совершенно не желал высказываться по этому поводу, и мы завершили трапезу в сравнительном безмолвии. После ужина мы откинулись в наших креслах и закурили. Мы говорили о состоянии китайского поденщика, которого я подобрал. Хира доложил мне, что он благополучно поправляется. Я уже хотел вставать и отправляться в постель, когда внезапно распахнулась дверь и ворвалась монахиня.
– Доктор, быстрее! Шоукросс! – тревога звучала в ее голосе. – На него напали. Я думаю… он умирает!
Мы бросились бежать вниз, в маленькую приемную госпиталя. В свете масляных ламп я увидел, что там стоят Ольмейер и Гревс, оба бледные. Они беспомощно смотрели на тело, простертое на импровизированных носилках, поставленных на пол. Им пришлось нести эту тяжесть сюда от самого отеля.
Хира наклонился и осмотрел человека на носилках.
– Боже мой! – вскричал он.
Гревс доложил мне:
– Примерно час назад его сбросили с лестницы отеля. Я думаю, какой-нибудь китаец захотел забрать свою женщину или, может быть, свою дочь, которая ушла с Шоукроссом. Не знаю, – он провел платком по мрачному лицу. – До этой несчастной войны подобное было просто невозможным…
С того момента, как я разглядел поникшее тело на носилках, я не произнес ни слова.
– Бедняга!
Хира выпрямился и многозначительно посмотрел на меня. Для Шоукросса не существовало больше никакой надежды. Врач повернулся к Гревсу и Ольмейеру:
– Вы не могли бы донести носилки до палаты? Пожалуйста!
Когда оба они снова подняли носилки и поднялись по короткой лестнице, я пошел следом. Я помог сестре уложить пострадавшего в постель, но было слишком ясно, что у него не осталось ни одной не переломанной кости. В искалеченном теле едва угадывалось человеческое существо. Прошло довольно много времени с тех пор, как его измочалили, и жить ему осталось недолго.
Хира извлек шприц. Искалеченный человек открыл глаза и посмотрел на нас. Его губы шевельнулись.
Я склонился над ним.
– Сраные желтозадые обезьяны… бедная девчонка… из-за меня. Сбросили нас в шахту… Простыни…
