– Валяй.
– Мирикус тебе растолковал, как повысить свои шансы остаться в живых, так?
– Ну.
– А он не говорил, как жить потом, я имею в виду, после того, как убьешь человека, или двух, или трех…
– Говорил. Он сказал… в точности я уж не помню… в общем, что не надо из-за этого мучиться.
– То есть?
– Ну, что если твой противник погиб, значит, просто пришел его черед.
– Судьба такая?
– Во-во, судьба. И если ты думаешь, что это твоих рук дело, ты слишком много на себя берешь. Ты просто… как это… орудие. И потом, тебя ведь заставили… И еще он сказал, что если станешь слишком много думать про такие вещи, тебе хана.
Они помолчали. Милош уже думал, что Василь уснул, как вдруг тот пробормотал сонным голосом:
– Знаешь, Ференци, я так рад, так рад, что мы встретились…
На следующий день оба покинули лазарет. Им не было нужды договариваться, чтоб заключить между собой союз, несомненно, компенсирующий их юность и неопытность: без слов они решили держаться вместе, поддерживать друг друга во всех испытаниях. Быть друг другу опорой до конца.
Остальные бойцы все были старше – от двадцати пяти до сорока лет, и ни один, казалось, не расположен был завязывать с кем-либо дружбу. На тренировках Милош не находил и отдаленного подобия веселого одушевления, знакомого по занятиям борьбой. Казалось бы, общность жестокой судьбы должна была сплотить этих людей, но не сплотила. Каждый здесь был целиком поглощен одной задачей: стать достаточно сильным и безжалостным, чтобы выжить.
Кай, едва оправившись после ранения, показал себя самым опасным противником. По правилам, наносить партнеру по тренировке «тяжелые раны» запрещалось, но понятие «тяжелая рана» было растяжимым, и Кай все время проверял, насколько далеко можно зайти. В каждой учебной битве он норовил причинить боль, пустить кровь, и Мирикус никогда не делал ему за это замечаний. Милош, зная о его враждебности, старался держаться от него подальше, а главное, всеми правдами и неправдами избегал встречи с ним на арене. Он понятия не имел, за что Кай невзлюбил его, пока однажды ночью Василь не открыл ему причину. В дортуаре, где спало еще десять бойцов, их койки стояли рядом, и по ночам они, случалось, перешептывались часами напролет.
– Похоже, с каждой победой люди делаются все су… сувере… – издалека начал Василь.
– Суеверней, – подсказал Милош.
– Во-во. Например, если парень два раза победил, и оба раза фургон вел тот же шофер, ну вот, он на третью битву ни за что с другим не поедет. Или еще, сидит такой перед битвой в камере при арене, и мышка пробежит: так он, будь уверен, в следующий раз все глаза проглядит, все будет мышь высматривать, а не увидит – пойдет, бедняга, на арену, дрожа как лист. Понимаешь?
– Да, – сказал Милош. – И ты думаешь, Кай меня невзлюбил из-за чего-то в этом роде? Я-то ему ничего не сделал.
– Похоже на то. Я только знаю – он кошек ненавидит. И знаю, почему. Его совсем маленьким заперли в клетке с кошкой, по игре, ну, знаешь, как бывает… И они долго просидели запертые. Ну, кошка и взбесилась, а никого не было, чтоб ее отогнать, и она пол-лица ему содрала, Каю. Видал, какие шрамы! С тех пор и ненавидит. Но ты же ведь не кот, а?
– Нет, – улыбнулся Милош, начиная понимать. – Я не кот, но, похоже, был котом в предыдущем воплощении.
– В чем, в чем?
– В прошлой жизни, не в этой, я, может, был котом.
– Ты – котом? Что за бред? Это кто тебе сказал?
У Милоша сжалось сердце. Где-то сейчас Хелен? Знает ли хоть, что он жив? Как ему хотелось успокоить ее, обнять… Думает ли она о нем, часто ли вспоминает? При мысли, что только три убийства могут дать ему право увидеться с ней, больно свело живот.
– Сказала… моя девушка. Посмотрела, как я карабкаюсь на крышу, и сказала, что я прямо как кот. Наверно, Кай это чует, ему это на нервы действует – боится меня, вот и ненавидит.
– Девушка… У тебя есть девушка? – словно о каком-то чуде спросил Василь.
– Да.
– Везет тебе. У меня вот никого нет.
– Хватит, а? Спать не даете! – сердито проворчал кто-то с дальней койки.
Они замолчали на какое-то время, но Василь еще не угомонился:
– А вот скажи, Ференци, как ты думаешь, кем тогда я был в прошлой жизни?
– Не знаю, Василь.
– А я знаю. Лошадью. Здоровой такой лошадью, которая тянет воз и слушается хозяина. Коняга, одно слово.
Следующей ночью у них с двумя другими новичками завязалась оживленная дискуссия о шансах на выживание.
– Один шанс из шести, – утверждал Флавиус, молчаливый, недоверчивый тип, который, по слухам, был
