Но и товарищи радовались преждевременно. В ночь на 6 сентября море снова «слегка тряхнуло» седовцев. Налетел жестокий снежный шторм. Течь в трюме увеличилась, вода начала поступать даже в угольную яму. Авральный бой колокола ночью поднял всех спящих на откачку воды. Члены экспедиции и корреспонденты в непроглядную ночь, среди бушующего моря и снежной вьюги должны были в помощь механическим насосам-донкам выкачивать воду ручными насосами. Корабль шел, все время зарываясь в волны. Работавших на палубе с ног до головы окатывало ледяной водой.
Целые сутки боролись седовцы за жизнь корабля, сами рискуя ежесекундно быть смытыми за борт. Под утро 7 сентября шторм утих. Настроение на судне стало лучше, и члены экипажа послали нам радиограмму в стихах. Это не были стихотворные шедевры, но нас они очень порадовали. Мы «настрочили» ответ, тоже в стихах.
От судового радиста Евгения Николаевича Гиршевича мы узнали, что на 78° 40' северной широты и 58° восточной долготы седовцы увидели караван иностранных судов. Они дрейфовали вместе со льдами на север. Появление «Седова» суда встретили молчанием. Очевидно, увидев русский корабль, иностранцы потеряли представление о правилах вежливости, которые всегда существовали в морском международном кодексе.
Воронин, незначительно изменив курс, провел ледокол в непосредственной близости от борта большого иностранного корабля. На палубах седовцы увидели доски, бревна и прочий строительный и хозяйственный груз. Короче — все то, что везли и мы на Землю Франца-Иосифа.
— Неужели норвежская экспедиция? — спросили мы Кренкеля, передавшего нам эти новости.
— Этого не сообщили, — ответил он.
— Почему они не попросили Отто Юльевича помочь им выбраться изо льдов? — недоумевал повар.
— Очевидно, надеются придрейфовать к нам весной, — ответил наш геофизик, отыскивая на карте местоположение норвежцев. — Они совсем недалеко от нас. На собаках можно добраться за три-четыре дня.
— Поживем — увидим, — заключил начальник.
12 сентября «Седов», встреченный многочисленной толпой, ошвартовался в Архангельске, у Красной пристани.
...А мы тем временем все больше и больше привыкали к полярным условиям жизни. Установили твердый режим дня: сон не более восьми часов в сутки, подъем в 7 часов утра.
Питание старались организовать по рационам, экспедиции Нансена на «Фраме», а именно: утром и вечером ветчина, сыр, масло, кофе или чай, В обед на первое — горячий суп, на второе — мясо с картофелем или рисом, на третье — кисель. Свежий хлеб мы не могли печь часто, зато в праздничные дни Знахарев баловал нас пирогами, на которые был большой мастер.
Еще во время подготовки экспедиции специально для зимовщиков была заказана меховая одежда. Ненцы с Печоры прислали малицы, совики, пимы, липты и замечательные нансеновские шапки. Между прочим название этого головного убора претерпело изменение: теперь это просто — шапка-ушанка. Прекрасная одежда из оленьего меха очень выручила нас, — ведь бо?льшую часть дня мы проводили вне помещения.
Работа на станции складывалась из наблюдений по метеорологии, аэрологии, гидрологии и геологии. Мы передавали результаты наблюдений по радио, которое стало неоценимым помощником науки.
Помимо регулярных метеорологических наблюдений три раза в сутки и отправки метеосводок, мы были заняты и всевозможными другими работами. До наступления полярной ночи нам предстояло доделать дом, утеплить его снаружи толем, убрать с берега хаотически наваленные при разгрузке ледокола сотни ящиков, мешков, бочек, тюков, досок, бревен. Все это надо было побыстрее распределить, убрать, накрыть.
Одновременно делали рекогносцировки в поисках партии Амундсена и остатков экспедиции Нобиле: ведь группа из шести человек во главе с Алессандрини так и не была найдена.
Мы занята были также охотой, заготовлением корма для собак. Впрочем, часто медведи сами приходили, к дому. В ту пору их было так много, что без оружия нельзя было выйти из помещения. Надо сказать, что охота была для нас большим удовольствием и одним из очень немногих развлечений.
Некоторые полярные путешественники, в частности замечательный ленинградский писатель Иван Сергеевич Соколов-Микитов, уверяли, что белые медведи без повода не нападают на человека. Мы с этим утверждением согласиться не могли: наш опыт говорил о том, что медведи бывают агрессивны.
Однажды наш повар Владимир Антонович, которого звали просто Володя, считавший, что охота нужна, как острая приправа к обеду, сам чуть не угодил медведю на обед.
Это случилось вскоре после ухода «Седова». Володя, как обычно, утром пришел к айсбергу, стоявшему на мели у самого берега, и, положив винтовку на землю, начал колоть лед, чтобы иметь на кухне воду. Увлеченный работой, он не заметил, как в нескольких шагах от него из-за айсберга вышел матерый медведь. Решительность, с которой он стал приближаться к нашему коку, не оставляла сомнений в его намерениях. В это время надрывно залаяли собаки. Володя обернулся, хотел броситься за винтовкой, но она была далеко, а зверь рядом. Осознав это, Володя поднял топор, которым колол лед, и бесстрашно пошел на медведя.
Еще несколько мгновений, и произошел бы поединок не на жизнь, а на смерть. Выручили набежавшие собаки. Медведю пришлось оставить Знахарева и отбиваться от ожесточенных псов. Володя воспользовался этим. Он подбежал к винтовке, схватил ее и в упор выстрелил. Медведь был ранен. Почувствовав боль, он пришел в ярость, поднялся и пошел на человека. Знахарев выстрелил второй раз, но опять лишь ранил. Между противниками оставалось всего два шага. Казалось — произойдет непоправимое. Но в это время за спиной Знахарева раздались два выстрела: разрядили свои винтовки Алексин и Илляшевич, спешившие на помощь товарищу. Медведь свалился на снег. Конечно, шкура «мишки» стала заслуженным трофеем нашего кормильца. С тех пор колоть лед стали ходить вдвоем.
В эти дни я записал в своем дневнике: «Бухта Тихая совершенно не оправдывает своего названия». Три дня бушевал шторм. Только на четвертый день он утих. Установилась безветренная теплая погода. Мы решили воспользоваться затишьем и перетащить из противопожарных соображений подальше от дома бочки с бензином и керосином. Но только начали работу — услышали лай собак.
— Наверно, опять медведь пришел проситься на бифштексы, — предположил Борис Дмитриевич Георгиевский.
Но это был не медведь. На одной из льдин, плывущих вдоль острова Скотт-Кельти, увидели мы громадное черное пятно. Вначале обрадовались, думая, что это или гидроплан «Латам» Амундсена или остатки дирижабля «Италия». Когда же принесли бинокль и посмотрели, то оказалось, что на льдине находился морж.
— Черт возьми! Там не меньше тонны мяса и жира, — входя в охотничий раж, сказал начальник зимовки.
— Петр Яковлевич, это рискованная затея. Поморы говорят: «Дай бог моржа промышлять на берегу, а ошкуя, то есть медведя, — на воде». А они — настоящие охотники, — предостерег Алексин.
Однако в лодку погрузились все, за исключением Знахарева, который всегда был занят на кухне. Надо прямо сказать, что о предстоящей охоте мы имели весьма смутное представление. Поездка казалась увеселительной прогулкой. Наш радист вместо винтовки даже взял фотоаппарат.
Я сидел на руле, и Петр Яковлевич Илляшевич, имея в виду мое кавалерийское прошлое, нарочно пискливым голосом командовал:
— Эскадрон! Право руля! Рысью мар-р-р-ш!..
Когда лодка приблизилась к льдине, на которой безмятежно спал морж, среди нас возникли разногласия, и начался «митинг». Одни настаивали на том, что надо подойти ближе и бить наверняка. Ибо, если моржа ранить, он, придя в ярость, может потопить лодку. Другие доказывали, что надо высадиться на льдину и оттуда стрелять.
Пока мы спорили, морж проснулся, поднялся на ласты. Чудовище с изумлением разглядывало шумную компанию, которая так бесцеремонно его разбудила.
Вскоре морж как бы нехотя соскользнул в воду и, ныряя, стал приближаться к нам. Положение становилось критическим. Теперь уже действительно надо было высаживаться на льдину. Мы стали нажимать на весла, чтобы успеть высадиться на лед раньше, чем подплывет морж. Но скорость, с которой он приближался, значительно превышала нашу, И вот, сопя, отдуваясь, выпуская изо рта фонтан воды, в
