поддерживал призывы к выступлениям в солдатских казармах и на фабриках.
Класс буржуазии, левая интеллигенция считали теперь хорошим тоном всячески поощрять подрыв основ порядка; и теперь не только молодые люди симпатизировали различным темным элементам, призывавшим к измене, но и пожилые, устроенные в жизни люди полагали, что обладают «чувством будущего», когда дискредитируют все то, что делали царь с царицей для блага народа.
Г од начался с неожиданно появившегося указа царя о введении в стране «сухого закона». Одновременно с этим Николай в довольно грубой манере освободил от обязанностей председателя Совета министров Коковцова. Он, в качестве утешения, получил титул графа, и был заменен на своем посту Иваном Логиновичем Горемыкиным, довольно пожилым, печального вида человеком.
Правительство до сих пор получало большую часть своих доходов от монополии на продажу водки, и революционеры громко обвиняли министров в том, что они в результате обогащаются за счет разорения народа. Однако нужно подчеркнуть, что Николай II сделал для своего народа гораздо больше, чем его предшественники. В силу своей мягкости, чувства справедливости, царь решил принять «сухой закон». И тут же этим воспользовалась оппозиция, — все начали истошно кричать, что «сухой закон», — это тиранский закон, который ограничивает свободу народа.
В то же время начинало поднимать голову организованное движение мятежников, которое подтверждало худшие опасения. Бастующие рабочие не знали, что им требовать, и не могли точно сформулировать свои претензии.
Когда кое-кого из них задерживали, то никто из них толком не мог объяснить властям, по какому поводу те бунтуют, и многие из них — то ли по доброй воле, то ли по принуждению, — признавались, что им за их выступления платила какая-то таинственная организация, которая требовала за свои деньги, чтобы они бросали работу и создавали повсюду беспорядки.
В Санкт-Петербурге за все время правления Николая еще не было достигнуто столь блестящих успехов. Все городские улицы были ярко освещены, набережные Невы отражали ослепительный свет громадных люстр в таких роскошных дворцах, которых прежде еще не видели. Магазины ломились от самых разнообразных продуктов, в особых местах торговали дорогими деликатесами, в ювелирных лавках толпились клиенты (ювелирный дом Фаберже стал главным центром притяжения всех изысканных дам империи). Чуть ли не каждый день появлялись самые невероятные, порой противоречивые сенсационные сообщения о жизни двора и высшего общества. Такие скандалы весьма прельщали всех праздно шатающихся, которые, выходя от парикмахера или сапожника, минуя книжную лавку, чайный салон или магазин мод какой-то почтенной француженки, повторяли все сплетни, добавляя в каждую какие- то пикантные детали, возникшие у них в воображении или просто выдуманные.
Разве самым громким не стал скандал с Нижинским, о котором судачили, роняя фиалки, до хрипоты все дамы?
После представления балета «Жизель» театр Его императорского величества запретил танцору выходить на сцену. По какой же причине? Дело в том, что Нижинский вышел танцевать в очень плотно облегающем и очень коротком трико и из него выпирало то, что обычно мужчина должен скрывать. Какая наглость! Какое бесстыдство! Княгини с Украины, прибалтийские баронессы, жены послов открыто высмеивали артиста. Вдовствующая императрица, как говорили, бросив несколько негодующих, уничтожающих взглядов на сцену из своей императорской ложи, встала и покинула театр. Нескольких молодых девушек, которые только что осуществили свой первый визит в высшее общество, возмущенные такой непристойностью матери в панике тащили за руку к выходу. Нижинского уволили.
Но в основном повсюду царило веселое настроение из-за недавно состоявшихся торжеств, посвященных трехсотлетию дома Романовых, и оно давало о себе знать во всем юроде. Все только и говорили о балах, на которых часто присутствовали великие княжны, дочери Николая II, которые беззаботно там развлекались на радость всем петербуржцам.
В Аничковом дворце Мария Федоровна давала великолепный бал в честь своих внучек. Этот бал посетила и Александра Федоровна, но она пробыла на нем только до полуночи. Царь, сопровождавший дочерей, оставался до половины пятого.
В поезде по дороге в Царское Село он пил горячий чай и слушал, как его девочки восторженно обменивались своими впечатлениями…
Тем временем великая княгиня Ольга, красивая, застенчивая девушка, достигла своего восемнадцатилетия, и теперь в царской семье стали подумывать, — не выдать ли ее замуж, правда, не оказывая в этом на нее никакого нажима. В качестве возможного претендента на ее руку называли принца Уэльского. Хотя императрица очень желала такого брачного союза, но дело дальше разговоров так и не пошло. Принц оставался холостым до 1936 года, и на двадцатый год русской революции он, будучи королем, отказался от трона только ради того, чтобы жениться на миссис Уоллис Уорфилд Симпсон. Более серьезные виды были связаны с кронпринцем Каролем, наследником румынского престола. Намечался даже полуофициальный визит императорской четы в Бухарест. Но состоялся только короткий однодневный визит в румынский порт Констанцу на Черном море. Весь день румыны разглядывали эту русскую девушку, понимая, что она могла стать их королевой. Но сама Ольга была решительно настроена против такого брака. Она призналась воспитателю Жильяру: «Я не хочу этого. Папа обещал не принуждать меня. Я не хочу покидать Россию. Я русская и хочу остаться ею на всю жизнь…»
Великая княгиня, бесспорно, была привязана к своим сестрам, матери, которой тоже не очень нравилась такая идея — отправить свою дочь в другую страну, на чужбину, о которой она ничего толком не знала. Брачный проект таким образом провалился. Императрица не желала навязывать свою волю дочерям, если только речь не шла о благополучии русской короны.
Как теперь было приятно, как легко жить в Александровском дворце!
Весной 1914 года цесаревич почти совсем оправился от криза в Спале, произошедшего восемнадцать месяцев назад, и теперь, к радости родителей, только чуть заметно хромал. Он даже мог без особых усилий сгибать больную ногу. Каждый день Александра благодарила Пречистую Деву, опускаясь на колени перед образами в своей небольшой, узкой молельне. Она не забывала об обещании Распутина вылечить ее ребенка, и сердце ее наполнялось благодарностью к этому мужику. Однажды майским ясным утром царь, который с семьей отдыхал в своем любимом Ливадийском дворце, решил взять сына на прогулку в горах. В такой прогулке в окрестностях Ливадии должны были принимать участие только одни мужчины. Александра с дочерьми остались дома сидеть за пяльцами.
После завтрака к крыльцу подкатили два автомобиля для туристических поездок. В первый сели Алексей с отцом, его воспитатель Пьер Жильяр и еще один офицер с царской яхты «Штандарт», во второй — матрос Деревенько и один из казаков личной охраны.
Как было приятно находиться в этом лесу, пропитанном чудесным бальзамом! Целью вылазки была высокая бурая скала, которая называлась Красным пиком, с которой открывался величественный вид на долины внизу и бирюзовое море. С другого склона открывался удивительный вид на цепь высоких острых заснеженных вершин, любоваться которыми было одно удовольствие.
Они подошли к площадке, на которой лежал чистый, рыхлый снег. Отец разрешил сыну поиграть со снегом. Мальчик бегал, подпрыгивал, катался по снегу, падал, поднимался, в общем резвился, словно медвежонок, вырвавшийся из клетки на волю. Царь внимательно следил за сыном, чтобы тот не совершил какую-то оплошность. Какой чудесный денек! Николай впервые поверил, что тяжкое испытание там, в Спале, осталось позади, что его мальчик выздоровел, что он может вполне рассчитывать занять трон, когда пробьет его, Николая, час отправляться в невидимый, потусторонний мир.
Александра видела, в каком отличном настроении возвращались отец с сыном. Оба были такие спокойные, умиротворенные. Александра улыбалась. Тихо спросила царя: «Может, Господу угодно покончить с нашими испытаниями, как ты думаешь? И теперь снова всех нас ждет впереди только радость?»
Император нежно привлек ее к себе и смотрел на нее ласково, как обычно. Эти незабываемые крымские вечера обещали им море блаженства.
Но лето 1914 года было примечательно не только этим. И политический барометр в Европе указывал на «ясно». Повсюду люди уезжали в отпуска. Слухи о близкой войне, которыми кишела весь прошлый год пресса, казалось, рассеялись после первых благодатных майских дождей.
Короли, императоры, главы государств совмещали исполнение своих обязанностей с отдыхом, они
