упал, словно маска. Теперь я видел, кто он есть на самом деле, — дикий, кровожадный турок. „Они не вернутся назад! — закричал он. — Я заставлю их оставаться там, пока они не сгниют. Хотел бы я посмотреть на англичан, которые хотят меня тронуть! — И добавил: — Никогда не угрожайте мне впредь!“ В конце, однако, он успокоился и согласился на возвращение заложников назад в Константинополь».
В течение одного-двух дней эта беседа была предметом разговоров в Константинополе, но скоро эту тему поглотил новый прилив слухов, сплетен в этой долгой скуке ожидания чего-то определенного. В это время Константинополь жил в странном состоянии самотека: он воевал и в то же время не воевал. Ничего не было слышно и ничего не было видно, и все равно он был готов всего бояться. Прошла третья неделя мая, и все равно очень немногие имели представление о том, что происходит в Дарданеллах, помимо скучного факта, что союзники и не продвигаются вперед, и не отброшены. В газетах ничего не сообщалось о катастрофической атаке на плацдарм АНЗАК 19 мая, а военное министерство тщательно следило за тем, чтобы растущий поток раненых с фронта проходил через город в полночь, когда улицы пусты. Один спокойный, нелегкий день сменялся другим, и только 25 мая Константинополь самым неожиданным и тревожным образом узнал наконец, что война очень близко и очень опасна. В Золотом Роге появилась британская субмарина.
Подводные лодки во Второй мировой войне причинили куда больше ущерба, чем в Первой, но они никогда не вызывали такого же типа беспомощности, ощущения несправедливой затаившейся обреченности. В 1915 году не было глубинных атак, не было радарных установок и не было возможностей обнаружить или уничтожить подлодку, если только она сама не всплывала на поверхность под таран или орудийный огонь неприятеля. Громоздкие сети, которые развешивались вокруг линкоров, были лишь оборонительным жестом, а после потопления «Лузитании» ни одно коммерческое судно не чувствовало себя в безопасности, даже при конвое, даже ночью.
Тогда, в 1915-м, подводным лодкам еще предстояло утвердить себя. Все носило экспериментальный характер: размеры, вооружение корабля, его форма и скорость, вид его использования и, наверное, самое главное — выносливость экипажа. Сколько времени могут выдержать люди этой неестественной и клаустрофобной жизни под морской поверхностью? И кроме этого, что-то чудовищное казалось в самой концепции подводных лодок, нечто варварское, что должно закончиться уничтожением всех их. Подводники, по сути, были во многом в том же положении, что и молодежь в королевских военно-воздушных силах и люфтваффе в 1940 году; они были отделены от всех других родов войск — какая-то небольшая группа людей, охваченных необычным, загадочным возбуждением, и им предстояло доказать, что они способны на то, о чем никто и не мечтал. Вовсе не сгибаясь под этим давлением, они находили в этом удовольствие, это был какой-то новый вид мужества, управляемой беспечности, вид наслаждения от власти над нечеловеческой машиной. Вопрос на самом деле был не в том, сколько они смогут выдержать, а в том, насколько можно удовлетворить их запросам в большей скорости, большей продолжительности пребывания в боевом состоянии под водой и в более смертоносном вооружении.
Но все это — дело будущего, а в начале Первой мировой войны субмарина все еще подвергалась серьезным изменениям в конструкции. Например, перископ вначале был зафиксирован в одной позиции, и его зеркала давали перевернутое изображение, поэтому командиру перед атакой приходилось всплывать к самой поверхности, а перед ним разворачивалась картина из какого-то странного мира, в котором корабли плавали вверх дном. Даже когда перископ сделали подвижным, все равно он оставался неудобным устройством: если он поднимался вверх, капитан поднимался вместе с ним, начиная с положения на корточках и кончая стойкой на цыпочках. К 1915 году, однако, большая часть из этих неудобств была устранена, а британская подлодка класса Е (отправка которой в Дарданеллы так разгневала лорда Фишера) была великолепным боевым средством. Этот корабль весил 725 тонн, был оснащен четырьмя торпедными аппаратами и дизельными двигателями, которые позволяли развивать скорость на поверхности около 15 миль в час. В подводном положении и при электрических двигателях она была способна двигаться со скоростью 10 узлов или даже периодами находиться под водой до 20 часов при более экономичных скоростях. В глубоководной акватории она погружалась, наполняя цистерны примерно до достижения плавучести примерно в одну тонну, и в этом случае корабль с опущенными горизонтальными рулями двигался с помощью своих моторов. Как только он останавливался, то снова поднимался на поверхность.
В неглубоких водах — а лодка класса Е могла погружаться примерно до 200 метров — командиры не боялись заполнять свои танки полностью и оставались лежать на грунте, пока воздух в корабле оставался относительно свежим. Это составляло примерно 20 часов. Поскольку в этом случае лодка не двигалась, то в аккумуляторах оставалось достаточно энергии для всплытия. Самыми опасными являлись те три-четыре часа, когда лодка была вынуждена курсировать на поверхности для зарядки своих аккумуляторов.
В Галлиполи перед субмаринами стояла совершенно новая и фантастически опасная цель. Они знали, что если бы они смогли прорваться в Мраморное море, то там они могли бы творить с турецким судоходством что угодно, а более всего с судами, на которых перевозятся подкрепления и материалы снабжения для армии Лимана на полуострове. Но как туда прорваться, как проникнуть в Дарданеллы?
Пролив днем и ночью освещался прожекторами, и как только субмарина появилась бы на поверхности, поскольку на 48-мильном пути ей это надо делать обязательно, ее бы тут же не только обстреляли, но и она могла бы попасть в какое-нибудь течение и оказаться выброшенной на берег. Нельзя пренебрегать и десятью рядами минных заграждений возле мыса Кефец, а кроме них были еще и Нэрроуз шириной одну милю, где с обеих сторон пролив сторожат орудия и дежурят патрульные катера. Существовала еще одна опасность: на глубине около 18 метров из Мраморного моря сквозь Дарданеллы течет слой пресной воды, а плотность его заметно меньше, чем у подстилающего слоя соленой воды. Этим создается как бы барьер в море, и при проходе через него подлодки так швыряет, что теряется контроль над ними. Что-то подобное наблюдалось, когда в авиации первые сверхзвуковые самолеты учились преодолевать звуковой барьер. Никто не мог понять, отчего возникает эта странная, смертельно опасная турбулентность, и командирам приходилось всплывать на поверхность, где они сразу же попадали под огонь вражеских береговых батарей.
До времени высадки все попытки прорваться через Нэрроуз потерпели неудачу, и даже австралийской «Е-2» удалось продержаться лишь несколько дней до того, как она была замечена на поверхности и потоплена. Французская субмарина «Joule» была уничтожена даже раньше, чем достигла Чанака. И все же этот подвиг представлялся осуществимым, и молодые командиры подлодок класса Е, прибывшие из Англии в течение апреля, горели желанием попытаться еще раз. Многие из них воевали под началом Роджера Кейса в Северном море в ранние месяцы войны, и их боевой дух был очень высок. Они верили, что им надо только попробовать новую тактику, и они прорвутся.
Германские подводные лодки в Галлиполи столкнулись с совсем другими проблемами. Их целью (и, надо сказать, весьма привлекательной целью, чуть ли не «подсадной уткой») являлся британский флот, курсировавший вдоль побережья полуострова в открытом Эгейском море, и их отделял от флота не Нэрроуз, а обширные просторы Атлантики и Средиземноморья. В апреле в Константинополе не было ни одной германской субмарины, также их не было и в Средиземноморье. Единственный путь, которым немецкие подлодки могли добраться до театра военных действий, пролегал вокруг Северной Европы, и, чтобы войти в Средиземное море, надо было пройти через Гибралтарский пролив. А это означало, что надо все время идти на дизельных двигателях, используя горючее до последней капли. Правда, была опробована схема отправки небольших подлодок по частям по железной дороге до Полы на адриатическом побережье, но ничего из этого не вышло.
Итак, в начале кампании обе стороны не оправдали надежд, возлагавшихся на них в подводной войне. Каждому виделась добыча прямо перед носом: для британцев это были беззащитные турецкие транспорты в Мраморном море, для германцев — незащищенные линкоры союзников в Эгейском море, но пока никто не мог нанести удар.
Но вот в конце апреля началась серия событий, которые должны были изменить весь характер кампании. 25 апреля, как раз в день высадки, капитан второго ранга Отто Герсинг на германской подводной лодке «V-21» отправился из Эмса в длинное путешествие вокруг севера Шотландии к Средиземному морю. Спустя два дня в Галлиполи капитан второго ранга Бойль на британской «Е-14» спокойно вошел в Дарданеллы и направился к Нэрроуз. С этого момента и флот союзников, и турки на Галлиполи оказались в крайне опасном положении.
