Сергей Мусаниф
Во имя рейтинга
Часть первая
ПРЕДДВЕРИЕ ВОЙНЫ
ГЛАВА 1
Сигара стоила сто пятьдесят долларов. Отменная сигара. Толстая, длинная, еле умещается во рту. Такой сигары хватает на сорок минут удовольствия. Или на час с лишним — если сто пятьдесят долларов для вас слишком большая цена и вы намерены это удовольствие растягивать.
Курить такую сигару на голодный желудок — кощунство. Прикуривать ее от чего-то, кроме древесной спички — вещи в наше время редкой и ценимой лишь знатоками, — нарушение хорошего тона.
Стряхивать пепел такой сигары подобает только в хрустальную пепельницу. Пить… нет, «пить» — это не то слово. Смаковать во время курения такой сигары можно только дорогой коньяк. Из хрустального бокала, стенки которого отражают алые блики заката.
Курение сигар не терпит суеты. Это сигарету можно курить походя, сунув ее в зубы, крутя при этом гайки, Долбя клавиатуру компьютера или отстреливая противника, как мишени в тире. Пять-семь минут, и готово, окурок растерт каблуком. Это как секс без предварительных ласк. Сигареты для торопыг. Сигары же для тех, кто никуда не спешит. Для тех, кто уверен в себе и наслаждается жизнью.
Курение сигары — это ритуал. Для знатока это как акт любви с любимой женщиной, момент, к которому готовишься заранее, предвкушаешь его, живешь ожиданием его, и, когда он наступает, ты не спешишь, ибо в спешке можешь испортить себе удовольствие, делаешь все размеренно и неторопливо, наслаждаясь каждым мигом.
Обстановка должна быть соответствующая. Давящий на уши шум или бьющий в глаза свет исключены. Поощряется негромкая классическая музыка, льющаяся из дорогих динамиков, рокот набегающих на песок волн, прохладный вечерний ветерок, уносящий в сторону клубы дыма. Официант, каждые десять минут освежающий пепельницу.
Тогда мне казалось, что я нашел свой идеал во Флориде.
Со всем этим была только одна-единственная проблема. У меня были две точки зрения на мою теперешнюю жизнь, словно два разных человека уживались в одной моей черепной коробке. Подобное раздвоение личности, не имеющее ничего общего с шизофренией, появилось у меня после отставки.
Один «я» был обывателем. Ушедшим на заслуженную пенсию никому не известным военным, получающим от государства неплохое содержание и намеревающимся наслаждаться жизнью по полной программе. Именно он был инициатором отъезда во Флориду и покупки небольшого бунгало на побережье. Он был знатоком сигар, коньяков, классической музыки и предварительных ласк. Он просыпался в одиннадцать часов и засыпал гораздо позже полуночи. Он собрал неплохую библиотеку и любил проводить день в шезлонге, потягивая коктейль и читая произведения классиков. Он никогда не смотрел новости, не слушал радио и не брал в руки газет. Раз в неделю он выбирался в ближайший курортный городок, чтобы в ресторане фешенебельного отеля насладиться роскошным ужином и выкурить сигару, сидя на веранде и любуясь закатом. Он верил, что нервные клетки не восстанавливаются. И было ему хорошо.
Другой «я» не имел к армии никакого отношения и никогда не уходил в отставку. Нервных же клеток у него просто не было. Он был трезвым и расчетливым и понимал, что нынешнее блаженство не может продлиться слишком долго. Более того, после трех месяцев вкушения сибаритских удовольствий он уже не был склонен считать свою теперешнюю жизнь блаженством. Он сохранял внешние реквизиты своего бессрочного отпуска, но в глубине души ему было скучно. И он не мог себе представить, что именно так ему предстоит провести весь нехилый остаток жизни.
Однако он молчал, хранил спокойствие и не подавал никаких признаков жизни. Он просто ждал своего часа, точно зная, что этот час пробьет. Потому что для таких, как он, просто не может быть иначе.
— Здорово, дед.
Похоже, час уже пробил.
Их было шестеро. Все ростом выше среднего, коротко стриженные, атлетического сложения. Одеты в пляжные рубашки и шорты, однако на отдыхающих совсем непохожи. Разве что на отдыхающих в штатском.
Их манера здороваться с незнакомыми людьми была вызывающей. Парни явно напрашивались на неприятности. Какой я им дед?
— Шли бы вы домой, девочки, — сказал я. Коньяка осталось на два глотка, сигары — минут на двадцать.
— А ты смелый, дед. Или глупый. Но мне это до пейджера. Кое-кто хочет с тобой поговорить.
Я допил коньяк.
Положил сигару на край пепельницы.
Развернул кресло лицом к говорившему.
— Я — старый человек, — сообщил ему я. — Как вы изволили заметить, дед. Реакция у меня уже не та, что в молодости, да и силу я, наверное, подрастерял. Мышечная масса не та опять же. Со всеми вами могу и не справиться. Но человек пять точно искалечу.
— Быть искалеченным вами — это большая честь, полковник, — сказал еще один из шестерки.
Значит, они знают, кто я, что автоматически переводит их из разряда идиотов в разряд самоубийц.
— Эта мысль будет греть тебя в больнице, — сказал я. — Все те долгие месяцы, что ты в ней проведешь.
— По-моему, мы взяли неправильный старт, полковник, — сказал идиот, который считал, что увечье в принципе может быть честью. — Нам бы не хотелось, чтобы вы воспринимали нас как обычных хулиганов. Видите ли, у нас нет к вам никаких личных претензий. То, что сейчас должно произойти, это чистый бизнес.
— Позвольте полюбопытствовать, — сказал я, — а что сейчас должно произойти?
— А вы не догадываетесь?
— По-моему, вы имеете в виду что-то очень неприятное.
— Давайте поговорим спокойно, полковник.
— Что ж, — сказал я. — Вы правы. Давайте поговорим.
— Вот и поговорили, — сказал я, водружая сигару на положенное ей место в моем рту.
Санитары закончили оказывать первую помощь типу, который назвал меня дедом. Это можно было сделать на месте, ибо работы было немного. Вправить вывихнутую челюсть и наложить гипс на сломанную руку. Остальных пятерых уже унесли. Трое из них были в бессознательном состоянии, двое еще подавали какие-то признаки жизни. Наверное, я старею.
Официант освежил мне пепельницу, принес извинения от лица отеля за «имевший место
