Честно говоря, сначала я подумал, что ослышался. Не мог же всесильный медиамагнат болеть за одну из сражающихся армий. И не мог же он на полном серьезе предлагать нам вмешаться в прошлое и изменить его.
Интересно девки пляшут, как говорят у меня на родине.
Пока я ошалело соображал, как мне реагировать на шокирующее заявление моего работодателя, мистер Картрайт повел бровью и пожелал остаться со мной наедине. Пибоди, Хенриксона и Мура как ветром сдуло.
Что бы это значило?
Мистер Картрайт закурил сигару, пуская дым в потолок. Выдерживает паузу, психолог фигов.
Что же он задумал? Какую выгоду хочет извлечь на этот раз?
— Мы живем в великое время, мистер Громов, — наконец-то решился он нарушить молчание. — Вы сами это понимаете?
— В принципе понимаю.
— Еще никогда человечество не было так близко к объединению, как сегодня.
— И объединяет его ваше шоу?
— Наше шоу, — сказал он, нажимая на слово «наше». — Наше шоу, мистер Громов. Неужели вы считаете, что стоите в стороне?
— Мой вклад столь мизерный, что его можно и не считать. По большому счету я только смотрю записи.
— Вы не просто смотрите. Вы анализируете, делаете выводы. И я никогда не поверю, что во время просмотра вы остаетесь равнодушным. Признайтесь, что это не так.
— Признаюсь.
— И на чьей же стороне ваши симпатии?
— Э…
— Дайте, я сам угадаю. Ваши симпатии на стороне проигрывающих. На стороне обреченных. Вы хотите, чтобы победила Троя.
— Почему вы так думаете?
— Вы же русский. А русских во все времена тянуло на сторону сирых и убогих. Защитить слабого, поставить на место зарвавшегося наглеца…
— Допустим. И что с того?
— Я хочу, чтобы Троя победила. Более того, я не просто хочу этого, я намереваюсь этому поспособствовать. У нас ведь в прошлом находится первоклассный специалист, которому мы платим хорошее жалованье и который фактически ничего не делает. Я говорю о полковнике Трэвисе.
Можно подумать, у нас там несколько специалистов. Или их действительно несколько? Нет, не может быть. Я бы знал.
— Подумайте, что он может сделать, чтобы поспособствовать победе троянцев? Убить Диомеда? Одиссея? Аякса?
— Вряд ли он будет в восторге, получив такое задание, — сказал я.
— Меня не интересует, будет он в восторге или нет Меня интересует лишь результат.
— Э… Не говоря об этической стороне данного вопроса, не считаете ли вы опасным вмешательство в наше прошлое? Эффект бабочки и все такое.
— Бросьте, мистер Громов. Не надо мне этих фантастических рассказов. Это было слишком давно и слишком далеко от нас. Даже если какие-то изменения возможны, на нас они вряд ли отразятся.
Расскажи это папе римскому, подумал я. Впрочем, я сам подарил боссу эту отмазку.
— Могу я задать вам один вопрос?
— Конечно. Вы хотите знать, зачем мне победа троянцев?
— По правде говоря, нет. Я хотел спросить: что вы думаете о богах? Об этих парнях с Олимпа? Ведь теперь мы точно знаем, что они существуют.
Вопрос застал босса врасплох. Он не стал сразу отвечать, а снова занялся своей сигарой.
— Это сложный вопрос, мистер Громов. Я всю жизнь был атеистом и не верю в сверхъестественную сущность этих, как вы выразились, парней с Олимпа. Но они, вне всякого сомнения, существуют. А что касается истинной природы их нечеловеческих способностей, я думаю, это вы мне объясните.
У меня, конечно, было свое объяснение, но я полагал, что оно не понравится боссу, а потому озвучивать его не стал.
— Увы, — сказал я. — С точки зрения современной науки этого я объяснить не могу. А все-таки зачем вам победа троянцев?
— Разве это непонятно? Троянцы ведут более справедливую, освободительную войну, противостоят ордам захватчиков. Не ищите тут какую-то корысть или умысел с моей стороны. Это просто душевный порыв.
Неужели он провел опрос населения и решил сделать шоу интерактивным? В душевные порывы человека, которому душу заменяет толстый бумажник, я не поверю никогда. Равно как и в его бескорыстие.
— Понимаю, что вы не можете ничего мне посоветовать, не подумав, — сказал мистер Картрайт, и я понял, что аудиенция подошла к концу. — Но не позднее завтрашнего вечера я хочу услышать от вас, что должен сделать полковник Трэвис, чтобы троянцы отстояли свой город и победили в этой войне.
Когда я выходил из кабинета начальства, в приемной сидел тип из бара, тот самый, что вел странные разговоры и назвался Гремлином. Вот и его удостоил личным вниманием босс.
— Так что мы будем теперь делать, Тидид?
После поединка Диомед впервые остался со мной и Одиссеем наедине. Несколько часов он принимал всевозможные делегации вождей, пророков и просто героев, клявшихся ему в своей верности. Друга он оставил напоследок. А я просочился вместе с Лаэртидом, и Диомед против моего присутствия не возражал.
— Тартар его знает, — пробурчал Диомед. — С одной стороны, Атридов больше нет, как и формального повода для войны. Гектор оказал нам услугу, избавив нас от Менелая, и преподнес нам дар, поистине достойный самих богов, прикончив этого выродка Ахиллеса. С другой стороны, Агамемнон был не дурак, и я нахожу, что в чем-то он был частично прав. Эллада должна быть единой, иначе она не устоит перед нашествием варваров — дорийцев.
— Тем более что верховодит дорийцами Гераклид, отпрыск великого героя и бога.
— Неважно, кто ими верховодит. Важно только то, что их много и они хотят завоевать наши земли. Хотя тебя Лаэртид, это и не должно волновать. Флота у них пока нет, а даже если бы и был, найти твой остров в море — задача не из легких.
— Зато у хеттов есть флот.
— У хеттов есть, — согласился Диомед. — Вот я и думаю, что нам теперь делать.
— А ты не мог подумать об этом до того, как вызвал на бой Агамемнона?
— Воевать под его командованием мне надоело, — сказал Диомед. — К тому же он обозвал меня трусом.
— Иными словами, ты вызвал его на поединок под влиянием гнева, и ничего более. И четкого плана у тебя нет.