виду.
— Чисто из интереса спрашиваю, а хвост этой собаки ты видел?
— Нет, старшой. Как-то не рассмотрел.
— Жаль. Любопытно было бы поглядеть. И как эта твоя собака справилась с котом? Она умеет лазать по деревьям?
— Видимо, да. Когда я прибыл на место событий, она уже доедала.
— Офигеть, — сказал Муромец. — И что ты предпринял?
— Как обычно.
— Напал на животное со спины, пока оно питалось?
— Э… Типа того.
— Хорошая тактика, — сказал Муромец. — Почему она не сработала?
— Оказывается, эта скотина жрет только одной головой. Второй она постоянно осматривается.
— А сразу ты этого не заметил?
— Ну… Не до того было.
— Понятно, — сказал Муромец. — Как прошел бой?
— Э… Плохо. Лошадь мою задрали, копье сломалось, а меч запутался в долбаных змеях… Меня укусили два раза. — Алеша продемонстрировал свою богатырскую ляжку. — Вот сюда примерно. Хорошо, хоть змеи не ядовитые.
— Откуда ты знаешь, что они не ядовитые?
— Ну так жив же я еще.
— А ты никогда не слышал о такой вещи, как инкубационный период? — поинтересовался Муромец. — Неужели ты не в курсе, что надо делать при укусе змеи?
— В курсе. Надо яд отсасывать.
— И что тебя остановило?
— Так не было никого рядом. А сам я так не изогнусь. В доспехе тем более.
— Видимо, яд этот тебя не берет, — сказал Муромец. — Во всяком случае, будем на это надеяться. И чем дело кончилось?
— Тварь осталась под дубом, — сказал Алеша. — А я отступил на заранее подготовленные позиции.
— Удрал, — поправил его Муромец.
— Удрал, — согласился Алеша.
— Разумно, — сказал Муромец. — Ладно, иди, собирай людей. Хотя нет, людей не надо. Никитича крикни, и поедем. Не след столицу совсем без охраны оставлять. А с другой стороны, должен же я посмотреть, какой у этой собаки хвост.
— А зачем Эврисфею пояс Ипполиты? — поинтересовался Реджи у Силена.
— А я почем знаю? — сказал сатир. — Дуркует, сволочь. Уже не знает, куда Геракла загнать и что ему поручить. Вот, скажем, лернейская гидра. Сидела она в своем болоте и сидела, единственная в своем роде тварь. Ну жрала кого-то, но она ведь только дураков и жрала. Умный человек в самую топь не полезет, тем более если знает, кто его там поджидает. Никому гидра не мешала по большому-то счету. На города не нападала, посевов не портила. На фиг ее убивать было? Да втемяшилось этому придурку в башку, что надо животное извести. Иди, говорит он Гераклу, убей ящерку, и никаких разговоров. Пока гидра жива, мол, подвиг не засчитаю.
Реджи нашел, что жизненный путь Геракла похож на путь стрелка. Ни минуты покоя, постоянная дорога от свершения к свершению. Единственное различие было в том, что стрелки никогда не называли свою работу подвигом.
Если ты создан для этого, если именно это получается у тебя лучше всего и больше ты в этой жизни ничего не умеешь, в чем же тут подвиг?
Геракла в Элладе знали все. По словам Силена, Геракл уже был популярнее некоторых богов. Еще немного, и на него при жизни молиться начнут.
Задолго до его рождения все знали, что он будет великим героем. Его готовили к этой работе с самого детства. Натаскивали в боевых искусствах, развивали его физическую силу и умение тактически мыслить.
Точно так же в ордене Святого Роланда поступали с юными стрелками.
Ни Реджи, ни Геракла никто не спрашивал, хотят ли они заниматься той работой, что уготовили для них другие. Реджи не особенно комплексовал по поводу своего образа жизни, но часто задумывался, что могло бы быть, если б он не стал стрелком.
Правда, он так ничего и не смог придумать.
Сэр Реджинальд Ремингтон, эсквайр, не видел себя оседлым человеком. Странствия были его жизнью, револьверы были самыми верными его спутниками. Он слишком втянулся во все это, чтобы видеть для себя что-то другое.
— А в чем суть его теперешнего подвига? — спросил Реджи. — Что такого героического в том, чтобы отобрать у женщины деталь ее туалета?
— Ипполита — это не просто женщина, — сказал Силен. — Она — амазонка.
— Ну и что?
— Знаешь, как амазонки поступают с мужчинами?
— Как?
— Неужели не знаешь?
— Может, и знаю, — сказал Реджи. — Но в данный момент припомнить не могу. В нашей Вселенной много миров, и я побывал уже в половине. Неужели ты думаешь, что я способен помнить их все?
— Амазонки похищают мужчин, используют их, а после этого — убивают.
— Как именно используют?
— Тебе сколько лет? — спросил Силен.
— Понятия не имею, — сказал Реджи. — Сбился со счета.
— А такое впечатление, что там и считать-то особенно нечего, — сказал Силен. — Как вообще женщина может использовать мужчину?
— По-разному, — сказал Реджи. — Потому и спрашиваю.
— Амазонки используют мужчин для продолжения рода, — сказал Силен. — Как ты думаешь, откуда берутся новые амазонки? Почкованием они размножаются, что ли?
— Ну, используют они мужчин. А дальше что?
— Дальше они мужчин убивают, — терпеливо сказал Силен. — Через девять месяцев они рожают детей. Мальчиков они тоже убивают, а девочек воспитывают в духе истинных амазонок. Еще вопросы?
— Я тебя понял. Частично. Амазонки — это не просто женщины, — сказал Реджи. — Но и Геракл — это не просто мужчина. Так в чем опасность?
Силен вздохнул.
Утром следующего дня они наткнулись на странного человека. Он был высокий, повышенно волосатый и очень мускулистый, а из одежды носил только набедренную повязку. Но странным в нем было отнюдь не это.
Человек возился с деревянной конструкцией, которая представляла собой нечто среднее между скамейкой и «железной девой».
На Силена этот человек не обратил никакого внимания, зато оживился при виде стрелка.
— О, — сказал он. — А вот и первый пациент. Что ж, утро начинается удачно.
— О чем он говорит? — спросил Реджи у Силена.
— Это Прокруст, — сказал Силен. — Он немного сумасшедший и много агрессивный. Не зли его и держись подальше.
— Я — первый в мире мануальный терапевт, — объявил Прокруст. — Больной, вас позвоночник не беспокоит?
— Нет, — сказал Реджи.
