Нюшке немедля захотелось расспросить Антона, сколько времени он учился, где работал, трудно ли водить машину.
Но не успела она и рта раскрыть, как к трактору подбежала Феня Осьмухина и бросилась к Антону:
— Братец приехал!
Потом подошли парни. Они шумно поздоровались с Антоном, поздравили с приездом и, окружив трактор, принялись его осматривать и ощупывать.
— Надолго к нам или только машину пригнал? — спросил Митя Горелов.
— Думаю, что надолго. Я ведь теперь в кадрах эмтээс. Буду вам хлеб добывать...
— А сумеешь?
— В совхозе не жаловались. Два сезона машину водил. Все марки тракторов знаю. И по ремонту работать пришлось.
Парни с уважением посмотрели на Антона.
— Выходит, утер ты нос своему батьке... — сказал Уклейкин. — Помнишь, он честил тебя — не крестьянин ты, отступник от земли.
Антон нахмурился:
— С батей у меня разговоры кончены.
Зойка Карпухина обошла Антона кругом, с неприкрытым любопытством оглядела его смушковую кубанку, перчатки с раструбами и даже потрогала пальцем скрипучую кожу на куртке.
— Это что? Спецодежда такая? — спросила она. — Всем трактористам выдают?
— Да нет, — ответил Антон. — Это я по случаю купил, на базаре. На свои кровные заработки.
— Какой ты ладный стал да пригожий, — умилилась Зойка. — И совсем на Сдобного не похож. Вот уж приглянешься кому. — И, подмигнув девчатам, она вполголоса запела: — «Мой миленок тракторист, кожаная курточка...»
— Да погоди ты, сорока! — перебил ее Митя. — Дай о деле поговорить.
В свою очередь, Антон принялся расспрашивать, что делают кольцовские парни и девчата, кто где учится, как живет комсомольская ячейка.
— Живем не помираем, — отозвался Уклейкин. — У нас теперь секретарь новый... — Он кивнул на Ветлугину.
— Ого! Растешь, значит! — улыбнулся Антон. — Поздравляю.
— Заголосовали вот... — призналась Нюша и вдруг вспомнила, что она закрыла конюшню на замок, а ключи унесла с собой. — Мне же коней принимать надо.
И она помчалась к конюшне. У ворот собрались колхозники с подводами и изрядно поругивали Нюшку:
— Что ей лошади! Так вот и будет бегать машины смотреть. Теперь они молодым слаще меда...
ДОМА
Фене надо было о многом порасспросить брата, и, когда девчата и парни разошлись, она осталась с Антоном около трактора.
— Давай я тебе помогу.
Антон открыл капот мотора и протянул сестре тряпку.
— Помогай, коли так. Эта скотина хоть и железная, а возни с ней тоже немало.
Протирая еще неостывший мотор, Феня настороженно поглядывала на брата.
— Что ж ты мне на последнее письмо-то не ответил? — наконец спросила она,
— Замотался, понимаешь... Машины принимали, то, се... Да что ты на меня так смотришь? Думаешь, пропал я без бати с мамашей? Как бы не так! — Антон с ухмылкой кивнул на трактор. — Видишь вот... конягу оседлал. Профессию освоил. Живу не тужу. И зарабатываю неплохо.
— Почему ж ты в деревню вернулся?
— А меня, понимаешь, как лучшего тракториста, в эмтээс направили... для укрепления кадров, — с важностью пояснил Антон. — Ну, а дома как? Отец по-прежнему сумасбродничает?
— Все как было, — пожаловалась Феня. — С ним хоть и под одной крышей не живи. На работу не ходит. С Тихоном Гореловым связался. Опять из колхоза собрался выписываться. Других за собой подбивает. И мать с ним заодно.
— Вот дуб стоеросовый! — выругался Антон. — Ничего его не берет, совсем задубел.
Скомкав в сердцах масленую тряпку, он невольно вспомнил сумасбродные выходки отца.
В свое время, когда кольцовские мужики собрались купить сообща локомобиль для паровой мельницы, отец Антона шумел больше всех, что локомобиль их разорит, пустит по миру. И к нему присоединилось немало крестьян, противников паровой мельницы.
Началась коллективизация, и Тимофей Осьмухин опять кричал больше всех, что артель — это чума для крестьян и она доведет людей до мора и глада.
Он горлопанил на всех сходках, повторял самые нелепые сплетни о колхозах, не давал говорить докладчикам и уполномоченным, и его не раз выводили с собрания под руки.
Антон сгорал от стыда за отца, пытался его утихомирить, пугал его тем, что за агитацию против колхозов его могут выслать из деревни, но Тимофей орал, что яйца курицу не учат, и хватался за ремень, чтобы проучить сына.
Антон был уже рослый, сильный парень, рукоприкладства не выносил, и в Кольцовке не раз наблюдали, как отец с сыном схватывались драться.
Потом отец все-таки вступил в колхоз, но первым делом он вырубил палисадник перед домом, выкорчевал сад, потом принялся резать скот. Ночью забил поросенка, полдюжины овец. Когда же очередь дошла до коровы и двух телок, Антон не выдержал и привел во двор председателя сельсовета и уполномоченного по коллективизации.
На Тимофея Осьмухина составили акт и дело передали в народный суд. Догадавшись, что это дело рук сына, отец проклял его и выгнал из дома. «Мне с доносчиком под одной крышей не ужиться. Пускай живет, как знает, хоть под забором валяется».
Антон понял, что мира с отцом не будет, забрал вещички, простился с матерью и сестрой Феней и ушел в совхоз, где вскоре стал трактористом.
— С отцом-то теперь замиришься или нет? — осторожно спросила Феня.
Антон задумался:
— Боюсь, опять у нас с папашей перепалка начнется. Дикий он какой-то! Понимать ничего не желает...
— А где ты теперь жить будешь?
— Без крыши не останусь. Я же теперь эмтээсовский... Должны общежитие дать, не то угол у кого сниму.
— Ой, Антоша, забрал бы ты и меня с собой... Муторно мне дома.
— Это дело! — согласился Антон. — Давай съедемся вместе. Проживем — зарабатываю я неплохо...
— Или так сделаем, — оживилась Феня. — Потребуем свою долю у отца с матерью, уйдем из дома. Свою избу построим...
К Антону и Фене подошел старший механик МТС Лощилин, высокий, сильный мужчина в треухе и в брезентовом дождевике поверх полушубка.
— Вот ты и дома, Осьмухин, — заговорил он. — И приятели тебя встречают... И девчата пригожие. — Лощилин покосился на статную, смуглую Феню.
— Это моя сестра, — сказал Антон. — Знакомьтесь Николай Сергеевич!
Лощилин протянул Фене цепкую промасленную руку:
