— Видит око, да зуб неймет, — усмехнулся Митя. — Они еще получат по шее, все эти недобитки, вылетят отсюда. В газете вот что еще сказано. Скоро в эмтээс политотделы будут организованы. Партия в деревню лучших коммунистов на работу посылает. Они будут порядок наводить в эмтээс и колхозах, врагов разоблачать.
— Это правда, Митя?! — вскрикнула Нюша, — И к нам пришлют?
— По всей стране коммунисты поедут. Так Центральный Комитет партии постановил.
— А что же нам-то пока делать? — спросила Феня. — Сидеть у моря да ждать погоды...
— Почему ждать? — переспросил Митя. — Как там в песне-то поется: «Кулачье до тебя добирается — комсомолец лихой, не сплошай!» Сообщим обо всем в район, а сами будем продолжать работу. Девчата пусть трактор изучают, а Нюшка в кладовщицы идет.
— Да ни в жизнь! — запротестовала Нюша, Митя нахмурился:
— Ты номера не выкидывай! Сама знаешь, сколько безобразий с горючим было. Вот и наведи на складе порядок...
Нюша упрямо покачала головой.
— Прикажешь на голосование вопрос поставить? — Митя оглядел девчат. — Считай, что у нас здесь комсомольское собрание.
— Если надо — и проголосуем, — подтвердила Феня. И Нюша поняла, что спорить бесполезно.
СВЕЖИЙ ВЕТЕР
Утром Нюша проснулась оттого, что из сеней кто-то настойчиво пытался открыть дверь в избу. Дверь не подавалась.
Нюша соскользнула с печки, накинула на плечи кожушок и, навалившись на дверь, распахнула ее.
Через порог, с ведрами в руках, переступила заиндевевшая мать. Вслед за ней в избу хлынули густые белые клубы морозного воздуха, словно кто бросил из сеней охапки пышной овечьей шерсти.
— Ну и морозец! — сказала Аграфена, ставя у печки ведра с водой и растирая щеки. — Еле колодец оттаяли!..
Нюша покосилась на тяжелые ведра. Мать за последнее время прихварывала, и она дала себе слово, что по утрам будет выполнять все домашние работы.
— А почему меня не разбудила? — упрекнула Нюша. — Не твое это дело за водой ходить.
Аграфена махнула рукой:
— Куда тебе... Из пушки пали — не разбудишь. Прополуношничала вчера с девками-то...
Нюша вспомнила: действительно, вчера они чуть ли не до первых петухов занимались изучением трактора.
Но мать, как видно, не очень сердилась на дочь. Скинув полушубок и затопив печь, она с довольным видом сказала:
— А мороз-то, видать, к добрым переменам, дочка. Какого я человека сейчас встретила...
— Кого, мама?
— Хорошего человека, верного, — вслух размышляла Аграфена. — Это и правильно, что его к нам вернули. Может, оно теперь все и наладится, в колею войдет. Давно бы пора, ой пора!
— Да о ком это ты? — допытывалась Нюша.
— Ладно... Пойдешь в эмтээс, сама все узнаешь, — сказала Аграфена. — Может, я чего еще и не так поняла.
Наскоро перекусив, Нюша поспешила к усадьбе МТС. Мороз действительно выдался отменный. Снег звучно скрипел под валенками и пронзительно повизгивал под полозьями саней. Лошади, белесые от инея, бежали резво и споро и, фыркая, выдували из ноздрей длинные белые струйки пара — совсем как на картинке. Ребятишки, закутав лица материнскими платками и шалями, тянулись к школе, и было трудно узнать, мальчишка это или девчонка.
Иней высеребрил колючей бахромой деревья на улице. Они стояли нарядно-праздничные, и, как всегда, Нюше было удивительно, что мороз-кудесник не забыл ни единой, даже самой крохотной веточки.
Стекла на окнах потеряли свою прозрачность, покрылись белым пушистым слоем изморози и, попадая под солнечный луч, загорались семицветными огнями.
Нюша скоро почувствовала, что мороз забирается под кожушок. Она прибавила шагу и, добравшись до МТС, сразу же повернула к мастерской. Сейчас отогреется да, кстати, узнает от ребят, кто это к ним приехал.
Но тут, около занесенных снегом тракторов, Нюша заметила Репинского, Лощилина, заведующего мастерской и среди них еще одного человека в лохматой, не по голове, шапке-ушанке и в легком демисезонном пальто. Нюша вгляделась внимательнее и бросилась вперед.
— Матвей Петрович! Это вы? Вы! — в замешательстве вскрикнула она. — От райкома приехали? Проверять нас будете? Вот хорошо-то!
— Не проверять, а работать вместе с нами. Матвей Петрович прислан в эмтээс начальником политотдела, — назидательно поправил Нюшу Репинский и обратился к Рукавишникову: — Вы ведь знакомы? Это — Ветлугина, наша первая девушка-трактористка...
— Как же, как же! — перебил его Матвей Петрович, протягивая Нюше руку. — Одна из лучших ударниц, получила премию, а сейчас, в порядке выдвижения, работает кладовщиком на складе горючего...
— Совершенно точно, — подтвердил Репинский, немного удивленный такой осведомленностью Матвея Петровича. — И надо сказать, работает вполне добросовестно.
— Да провались она прахом, эта работа! — буркнула Нюша.
— Есть и недостатки у товарища Ветлугиной, — продолжал Репинский. — Своенравна, несдержанна... Публично отказалась от премии и звания ударницы. Но мы, конечно, на нее воздействуем.
— Что уж там говорить! Ее характерец мне известен, — усмехнулся Матвей Петрович, заговорщицки подмаргивая Нюше. — Заходи, выдвиженка, потолкуем.
Репинский повел Матвея Петровича по усадьбе МТС.
Нюша долго смотрела ему вслед. Так вот чему так радовалась мать! Матвей Петрович приехал в МТС не на день, не на неделю, а на длительную работу. Приехал как посланец партии. Что же теперь будет, как здесь встретят его, переменятся ли порядки в МТС и в колхозе?
Каждый день Нюша забегала в контору, чтобы повидать Матвея Петровича, и не заставала его. Он бродил по МТС, беседовал с рабочими из мастерской, с трактористами, разъезжал по колхозам.
«Вот и закрутило его, понесло, — с обидой подумала Нюша. — Никогда его не захватишь».
Но на третий день вечером Матвей Петрович сам пришел в избу-читальню, где Нюша с девчатами изучали тракторное дело.
Девчат было всего лишь пять или шесть человек — остальные махнули рукой на «Нюшкины курсы».
— А мне передавали, что вы целую бригаду готовите, — с удивлением сказал Матвей Петрович. — А тут раз-два и обчелся!
Девчата окружили его и принялись жаловаться. Какой смысл учиться, если в МТС никто не признает девичьих курсов и не подпускает их к машине. Да и нужны ли девушки-трактористки в деревне, если, по слухам, МТС скоро распустят и колхозники будут пахать землю, как встарь, на лошадях.
— Я ваши тревоги и беды уже знаю, — сказал Матвей Петрович. — И давайте договоримся так: эмтээс живет и будет жить. Никто ее распустить не посмеет. С весны в деревню придут десятки новых машин...
